Каскадный · [ Стандарт ] · Линейный+ Церковь и дети, Круглый стол при Даниловом монастыре

[Танюшик]

Ещё один круглый стол был посвящен теме "Церковь и дети: поиск новых путей церковной работы с подрастающим поколением в современных условиях"
Представляю наиболее интересные доклады, остальное - и часто - - вот здесь.
Доклад Игумена Петра (Мещеринова), руководителя Школы молодежного служения при Патриаршем центре духовного развития детей и молодежи
09.11.06

Православная Церковь, вне всякого сомнения, утверждает значимость, реальность детской духовной жизни в своем самом существенном действии - крещении и миропомазании младенцев, делая таким образом маленьких детей полноправными членами Церкви и допуская их к Причастию Святых Тайн, то есть к самой сердцевине и сущности жизни в Церкви. С определённого возраста Церковь призывает детей к Таинству покаяния, то есть признает в них возможность личного нравственного совершенствования. Но духовная жизнь детей зависит от тех условий, в которых дети находятся. Принятые Таинства диктуют необходимость церковного воспитания детей, воцерковления их жизни.

В древности Церковь не ставила каких-то специальных, особых задач в этой области. Воцерковление детей осуществлялось естественным образом, всем традиционным укладом семейной и церковно-общественной жизни. Ныне этого нет, и перед Церковью, то есть перед нами встала задача – как воспитать детей христианами в условиях не только отсутствия христианского уклада человеческого существования, но наличия явных антихристианских начал в социуме, в котором Бог судил нам жить.

Сразу хочу сказать, что я имею в виду. Под антихристианскими началами я понимаю не полумифическую мировую закулису, козни «глобалистов» и прочие увлекательные вещи этого рода, занимающие сердца и умы многих православных. Антихристианские начала – это реальное жизненное безбожие большинства наших соотечественников, личная и общественная безнравственность, оценка жизни не с точки зрения Христова Евангелия, что приводит к большей или меньшей неадекватности. Всё это совершенно бытовые, окружающие нас и имеющие, увы, место и в нас самих явления, для объяснения которых нет никакой необходимости привлекать «теорию заговора».

Итак, именно на наши плечи свалилась задача осмыслить и осуществить на практике церковные христианские начала воспитания детей. В до-советское время это, всё с меньшим и меньшим успехом, выполнял традиционный уклад жизни; в коммунистический период нашей истории дети сознательно воспитывались атеистами (в свете чего, кстати сказать, совершенно непонятны апологетика и ностальгия по советскому прошлому у очень многих сегодняшних церковных людей. Объяснить эту тоску по СССР я могу лишь той самой неадекватностью, которая видится мне одним из реальных антихристианских начал, о чём я сказал выше)... Что дал нам опыт 15-летней свободной церковной деятельности?

Безусловно, многое было сделано. Достаточно назвать имена известных пастырей протоиерея Глеба Каледы и протоиерея Бориса Ничипорова, которые своей жизнью и своей церковной деятельностью во многом способствовали становлению работы с детьми. Необходимо упомянуть серьезнейшее наследие, доставшееся нам от русского зарубежья: труды Софии Сергеевны Куломзиной, протоиерея Василия Зеньковского и других педагогов оказали большое влияние на современную церковную педагогическую практику.

Другой вопрос - как мы смогли распорядиться этим богатством? Приумножили или зарыли в землю?

В основном, на мой взгляд, этот период времени высветил ошибки. Это нормально – у Церкви не было самостоятельного опыта воспитания детей христианами в агрессивной антихристианской среде, и за 15 лет наверстать 1700 лет, разумеется, невозможно. Это и очень важно – осознав ошибки, мы можем увидеть, как их исправить. Когда я говорю про такое, в общем-то, негативное положение вещей, я имею в виду отсутствие общецерковной системной концепции и общецерковного же опыта; на уровне частном есть многие положительные результаты, в том числе и у нас в ЦДРМ; но это – удел энтузиастов, между которыми к тому же нет идеологического единства по вопросам, касающимся их деятельности. Об энтузиастах – позже, а пока я отмечу некоторые тезисы, извлечённые из вот этих наших системных ошибок.

Одна из главных педагогических задач Православной Церкви сегодня - это научиться обращаться именно к детям. В Церкви нет детской проповеди; между тем, она сегодня необходима. Первое, основное, весьма насущное и нелегкое задание, стоящее перед христианским воспитателем - пробудить в ребенке ощущение реальности Бога. Другими словами, важно помочь ребенку узнать Бога, а не только узнать о Боге. Именно это ощущение реальности Бога почти совершенно отсутствует в современном обществе, в современных семьях. Это создаёт первую проблему – подмену христианского труда семьи внешней церковностью.

Многие родители уверены, что их дети могут познать Бога только в храме, в обряде, в ритуале; между тем это совсем не так. Детское религиозное восприятие существенно отличается от взрослого. Дети способны воспринимать Живого Бога непосредственно, они чувствуют Его всюду: в окружающим их прекрасном и удивительном мире, в детской сиюминутной радости жизни и т.д. Но самым ближайшим образом дети способны ощутить Бога в атмосфере мира и любви, которая окружает их. И тут-то вся «загвоздка»: таковая атмосфера должна быть в семье. Мама и папа должны любить друг друга и своих детей; в семье должен быть мир; родители должны именно этим создавать условия, чтобы не мешать детям воспринимать Бога и духовную сферу жизни. Это делается вовсе не обрядом, не разговорами о Боге на «птичьем языке» (типа: смотри, Боженька-то тебя накажет), а исключительно примером жизни. Если для мамы и папы Христос – не нечто внешнее, не правило, не обязанность посещать храм, не кнут и пряник в попытках духовного воспитания, а самое дорогое, важное и ценное для самих себя, то дети без всяких слов воспримут Христа как Источника мира, добра и любви, которые есть в семье. Вообще всё так или иначе упирается в семью. Какие мы – такие и наши дети...

Здесь нужно отметить и очень важное обстоятельство, которое способствует обрядовому, механическому восприятию Церкви. Это формальный подход к причащению, когда детей стараются причащать как можно чаще, а родители вместе с ними не причащаются. Таким образом семья не созидается как малая Церковь. Есть проблемы и с исповедями детей. Для ребёнка главный авторитет – это родители, он не должен подменяться авторитетом духовника, а тем более противоречить ему, как это, бывает, случается.

Вторая ошибка – неучитывание специфики детского восприятия мира. Большинство сегодняшних православных родителей воцерковились сами в зрелом возрасте, через чтение книг, посещение храмов и монастырей, через «взрослое» по сути осмысление жизни, и т.д. У нас нет опыта собственного церковного детства, поэтому мы воцерковляем наших детей как маленьких взрослых. Но это ошибочно, потому что дети воспринимают мир по-другому. Их стихия – движение, игра, и – как я уже говорил – непосредственное восприятие мира, духовного в том числе. Детям трудно сосредоточиться на длительное время, или несколько часов неподвижно стоять на одном месте. Поэтому и к домашней молитве, и к храмовому богослужению у них совсем другое отношение, чем у взрослых. Дети знают и любят молитву, и склонны к ней; только у них она занимает несколько минут, больше они не могут сосредоточиться. И нужно научить детей, чтобы они в эти несколько минут именно молились, то есть обращали своё чистое сердце к Богу, а не механически читали детские молитвословы, изнывали на богослужении или ковыряли в носу, пока мама не прочтёт своё полуторачасовое правило.

Третья ошибка – стремление к геттообразности. Мир вокруг полон соблазнов, и естественное желание родителей – оградить детей от них. Но порой у нас ограждение от соблазнов превращается в маргинализацию, в отрыв от социума. Нужно готовить детей к жизни в нехристианском мире таким образом, чтобы они смогли быть солью земли (Мф. 5, 13), то есть чтобы они выросли порядочными, мужественными, активными людьми, владеющими современными технологиями, образованными, развитыми и умеющими не на уровне церковности только (от которой далеки большинство наших современников), но и на всех путях жизни противостоять злу и греху и свидетельствовать о Христе, чтобы люди видели их добрые дела и прославляли Отца их Небесного (Мф. 5, 16).

Что для этого нужно делать? Прежде всего совершенно неконструктивным представляется подход «запугивания», искания во всём бесовщины и козней врагов, погубляющих Святую Русь. В рамках этого взгляда современная светская культура считается излишней и даже вредной, потому что-де, она отвлекает от молитвы и всего церковного; плоды цивилизационного развития общества объявляются чуть ли не сатанизмом, готовящим приход антихриста, и т.д. В связи с этим детям запрещают общаться с нецерковными сверстниками («растлят»), не подпускают их к компьютеру («зомбирует»), и проч. А результат – дети вырастают не приспособленными к жизни, ибо, как не старайся, а из этого мира никуда не деться; серыми, необразованными, культурно и интеллектуально не развитыми. Не найдя своего места в социуме, они часто озлобляются, а иногда обвиняют в своём маргинальном положении Церковь, которая так совершенно не учит. Апостол Павел говорит: всё испытывайте, хорошего держитесь (1 Фесс. 5, 21); всё мне позволительно, но не всё полезно; всё мне позволительно, но ничто не должно обладать мною (1 Кор. 6, 12). От тлетворного влияния мира сего, которое, безусловно, имеет место, невозможно убежать; ему можно лишь противостоять. И противостояние это должно осуществляться не только на уровне духовности, а и на культурном и социальном уровне. А для этого нужно вооружить детей соответствующим «багажом»: развивать в них художественный эстетический вкус, приобщать их к классическому искусству, музыке, литературе, развивать творческие задатки ребёнка, - чтобы, столкнувшись с доминирующей сегодня агрессивно-попсовой антиэстетической средой, наши дети имели некое культурное «противоядие», которое они могли бы противопоставить массовой псевдокультуре. Между прочим, и сама церковность совершенно неотделима от культуры; не будучи культурно воспитанным человеком, невозможно как должно воспринять ни то же Богослужение, ни церковные историю, письменность, искусство. Культура – не враг Церкви, а первый её союзник; великая европейская и отечественная культура по сути своей – явление христианское; и родители просто обязаны приобщать ей детей.

Я хочу особо подчеркнуть, что большим препятствием к этому является модное сейчас противопоставление русской культуры европейской. Это очень опасный подход. Если усматривать где-то «козни», то главная «кознь» мне видится здесь – в уничижении европейской христианской культуры. Перед лицом полной дехристианизации мира мы, христиане, просто не имеем права не пользоваться таким союзником, каким является европейская культура. Именно она даёт человеку противоядие, прививку от массовой оглупляющей попсы. Особенно это существенно в деле воспитания детей. Шекспир, Данте, Бах, Моцарт, Рембрандт – это жизненная необходимость для культурного воспитания. Русская художественная культура не сможет восполнить отсечение этого единого пространства христианской мысли и эстетики. Да и с практической стороны – читать, например, Диккенса подростку в миллион раз важнее и нужнее, чем, скажем, Шмелёва. Диккенс развивает лучшие качества души и ненавязчиво учит христианской нравственности, а Шмелёв сводит православную церковность к лубочности и еде...

Очень важно, когда христианское воспитание совершается не в «лоб», не назидательно-дидактически, а жизненно, когда оно «встроено» в повседневную жизнь и деятельность ребёнка и подростка. Но для этого у Церкви должен быть опыт не мрачно поучать, предварительно запретив всё, чем живут сверстники поучаемого, а именно ненавязчиво, с любовью, примером являть христианскую систему ценностей. К сожалению, сегодня церковная педагогика предпочитает именно «рубить с плеча».

Два примера. Книги, которые сегодня предлагаются детям – те же «Дети против волшебников», «Бабушкины очки» и проч. – навязчиво идеологичны. Это вообще не литература, это жалкий и недостойный кич – тупой, плоский и примитивно-дидактичный, способный оказать на детей, а особенно на подростков, обратное влияние.

Второй пример – ОПК. Несмотря на неоднократные заявления Патриарха, что это должен быть культурологический предмет, совершенно явно протаскивается в школы Закон Божий, причём в самом неудачном варианте. Я проанализировал несколько учебников и методических пособий – все они никакого отношения собственно к культуре не имеют, все они – переложение учебника Закона Божия протоиерея Серафима Слободского. Ученику 1-го класса предлагается за год усвоить средний семинарский курс по догматическому, сравнительному и литургическому богословию... к какому эффекту это может привести – учит (вернее, не учит) нас история. Именно это, на мой взгляд, вызывает недовольство общества, которое мы привычно интерпретируем кознями злых либералов...

Нужно сказать ещё пару слов о спорте. Спорт ныне заменяет физический труд, каким он был раньше (каким остается лишь в деревне): и те, кто вовсе не знают физического труда, и те, кто работают в нервно истощающих условиях современного производства, хоть и по-разному, но находят в спорте радость освобождения от нервного утомления. Современными детьми и молодежью весьма востребованы различные борцовские и бойцовские секции, секции различных восточных боевых искусств. Совершенно очевидно, что при работе с мальчиками-подростками православным педагогам и родителям необходимо уделять внимание спортивной и силовой подготовке.

Но тут мы уже переходим от уровня индивидуального, семейного воспитания к церковно-общественному. Необходимы для детей спортивные секции, разные кружки и проч. Государство этим не занимается, и Церковь в лице многих церковных людей чувствует нравственную потребность взять это на себя. Но потребность эта не реализуется на общецерковном уровне. Мы не можем достойно откликнуться на общественный запрос. У нас можно перечесть по пальцам православных педагогов и тех, кто работает с детьми. Главная и самая существенная проблема – отсутствие делателей. Кадры уходят из-за отсутствия нормальной оплаты труда и тоталитарного менеджмента. Система работает на неофитах, пока они не обретут потребность в заработке. То есть постоянно идет перезапуск системы с нуля: старые ушли и новые все начинают заново. Не построено тиражируемой общецерковной системы работы с детьми. Почему не построено – ответ очевиден: Церковь не хочет её оплачивать. Здесь действует принцип «во славу Божию»: есть энтузиаст – ну пусть он работает, мешать не будем. Нет энтузиаста, не может он прожить, питаясь просфорками – ну что ж, нет так нет... Получается следующая вещь: Церковь оказывается реально не заинтересованной в детской социальной работе, и последняя подменяется ужастиками и страшилками, как плохо всё вокруг... «Нет денег»... на предыдущем Круглом столе, помню, о. Андрей Кураев исчерпывающе высказался по этому поводу. Он сказал: «песню о том, что у Церкви нет денег, я предлагаю забыть». Действительно, на купола и колокола, на обустроение быта деньги находятся, а на детей (как и на многое другое) их нет... Это одна проблема.

Другая проблема следующая. Всё вышесказанное относилось так или иначе к церковным детям, то есть к пастве нашей Церкви. Но Церковь простирает (на словах, по крайней мере) потребность заботиться и решать проблемы детей, к пастве Церкви непосредственно не относящихся. В обществе, в государственных структурах есть люди, которые по долгу службы или велению сердца так или иначе занимаются вопросами реабилитации, организации досуга детей и подростков, выстраивании той или иной системы взаимодействия власти, общества и той социальной группы населения, о которой мы сегодня говорим. С точки зрения Церкви в такой деятельности могут быть и ошибки – как действительные, так и мнимые. И тут встаёт вопрос: насколько может простираться компетенция Церкви в обличении этих ошибок и как именно нужно их обличать? Ведь когда мы обращаемся не к сознательным православным христианам, не к нашей пастве, а к людям внешним, восприятие наших обличительных словес совершенно иное.

В наше время недостаточно просто принадлежать к Православию и только лишь на этом основании обличать или что-то требовать от других. Сегодня нужно делами доказывать достоинство своего исповедания и соответствовать ему. Люди внешние прекрасно видят положение дел – системной детской и подростковой социальной и реабилитационной работы в церковной жизни нет, нет желания у Церкви тратиться на это. Но есть опыт, используемый или пытающийся использоваться упомянутыми мною общественными деятелями. Этот опыт по преимуществу западный. Вместо того, чтобы разобраться в нём, совместно сотрудничать с обществом и властью, использовать всё положительное в этом опыте, Церковь немедленно набрасывается на деятелей в этой области и их идеи, объявляя последние, порой совершенно голословно, глобалистскими, покушающимися на устои, сатанинскими, а первых – агентами «влияния», «изменения» и прочими интересными и своеобразными терминами. Безусловно, от ошибок никто не застрахован, но гораздо конструктивнее реально объединяться и делать общее дело, в процессе чего ошибки и исправятся. Мы идём другим путём – нагнетания мракобесия и обскурантизма, отталкивая тем самым от Церкви хотящих сотрудничать с нею людей. Пример – АА. Прекрасная реабилитационная программа, показавшая на деле свою и успешность, и непротиворечивость Православию, объявляется чуть ли не сайентологической сектой... То же – вопросы ювенальной юстиции, которых сегодня мы коснёмся.

Нужно отчётливо осознавать: мы не имеем никакого права ничего диктовать внешним людям. Авторитетом для мира сейчас являются не обличения, а дела. Если бы у нас была, скажем, альтернативная всецерковная система реабилитации или социальной адаптации детей – тогда да, исходя из дел, мы могли бы предложить обществу свой опыт, лучше и успешнее западного или какого-либо ещё. Но так как этого ничего нет, наши слова обесцениваются и служат к дискредитации Церкви. Да и вообще, здесь вопрос шире и глубже, речь идёт именно о Церкви. Не «схлопываемся» ли мы в гетто, злобно огрызаясь на всё, что происходит вокруг – или видим во всём задание Божие к раскрытию сути и красоты Церкви, которая всегда творчески осмысляла и пользовалась современностью – средой, социумом, культурой – на благо людей. Пока наша церковная жизнь показывает, что мы больше склонны к первому.

Сегодня здесь собрались компетентные и заинтересованные люди. Давайте обсудим все эти проблемы, поделимся накопленным опытом, рассмотрим разные подходы к решению актуальных вопросов, связанных с детьми и молодёжью – чтобы точнее определить место и роль Церкви в общем процессе сохранения и воспитания подрастающего поколения, и чтобы, наконец, началась реальная сотрудническая работа Церкви и общества, а не только слова о том, как дороги нам наши дети.

Отредактировано: Танюшик в 8 мая 2007, 08:53

[Танюшик]

Выступление О. В. Зыкова, Президента фонда "Нет алкоголизму и наркомании", члена Общественной Палаты РФ

Прежде всего, я бы хотел поделиться собственным опытом взаимодействием с представителями Русской Православной Церкви - тем опытом, который был сопряжен с некой историей моей организацией и меня, как профессионала.

В 1992 году, когда для меня стало очевидно, что проблема беспризорности никак не решается, нет реакции государства, и вообще государства тогда особого не было, ничего не было, был некий питательный бульон, из которого что-то должно было вырасти. Не зная к кому обратится в те времена, и, не понимая, на кого можно опереться, я осознал, что можно опереться только на собственную инициативу и собственные силы. Мы тогда проинициировали создание первого на тот момент приюта беспризорных детей и благополучно его создали. Причем создали в состоянии правового вакуума. Именно это спровоцировало тогда государственных чиновников на агрессию в мой личный адрес и в адрес моих коллег.

Мы быстро выяснили, что занимались не противозаконным делом, а беззаконным, не регламентированным законом, и сами же мы потом писали законы, положения о приютах. Но агрессия, тем не менее, была. И она была очень жесткой, на меня тогда даже уголовное дело завели. И один из немногих, кто пришел тогда на помощь - это был отец Аркадий Шатов. Он стал приходить к нам в приют, несмотря на очевидный конфликт с властью, который в тот момент был. Это была очень важная моральная поддержка. Отец Аркадий крестил детей, окормлял их.

Потом конфликт был исчерпан - мы выяснили с властью, что оказывается собирать детей с улиц - это хорошо, это снижает преступность, это возможно решает судьбу этих детей. Потом у меня была даже некоторая возможность, исходя из моего на тот момент опыта, помочь в организации православного детского приюта, который организовывал уже отец Аркадий. Вот такова была история начала моих взаимоотношений с Православной церковью, имея в виду работу с детьми.

Наш приют "Дорога к дому", безусловно, процветает, функционирует, через его стены прошло более, чем полторы тысячи детей. Кому-то мы могли помочь, кому-то не смогли. Важно заметить, что этот приют посещают волонтеры Школы молодежного служения Патриаршего Центра духовного развития детей и молодежи.

Работая именно с этим приютом, я достаточно быстро понял, что главная цель, главная задача по отношению к детям - это стремление сохранить биологическую семью. Что бы ни происходило, так или иначе, ребёнку нужна семья - это главная ценность. Главная альтернатива, которая существовала на тот период времени - это постсоветское мышление, такое вот коллективное групповое сознание, институциональные формы воспитания ребёнка, который оказался в трудной жизненной ситуации и это жесткая альтернатива семейным ценностям и семейному воспитанию. И главный иммунитет, который может защитить ребёнка от наркомании, беспризорности, преступности и т.д. - всех этих негативных явлений, которые он может обнаружить в том самом Интернете или где-то ещё - это те ресурсы которые есть у ребенка как личности, а именно эти ресурсы и дает ему семья. Личность можно воспитать в семье. Если человек не развит как личность, то трудно рассчитывать, что он сможет реализоваться в этой жизни. Человек должен уважать себя и границы своей личности. И это достигается только в режиме диалога.

Я глубоко убежден, что если взаимодействие между ребенком и семьей будет в режиме приказа, если он усвоит такой вот стандарт взаимодействия со внешним миром, когда взрослый приказывает - ребёнок выполняет, тогда он эту модель переносит и в окружающий мир. И тогда уже на улице какой-то дядя сможет ему приказать употребить наркотик, кто-то ещё что-то ему прикажет, а у него нет главного - у него нет уважения к собственной позиции, к собственному мнению.

Нужно ли влиять на поведение ребёнка? Да конечно. Это не вопрос просто свободного выбора ребёнка, это вопрос формирования механизма, как он делает этот выбор. С одной стороны, это умение воспитать ребёнка через диалог с ним, а с другой стороны - привить ему те ценности, носителем которых мы сами являемся. Если мы идем по пути приказов, то ничего хорошего из этого не получится. Поэтому первичны мы сами (и те ценности, которые мы исповедуем) и, безусловно, ребёнок, который способен в результате его свободного выбора предлагаемые ценности через диалог воспринять. Отрицание свободы выбора ребёнка, вообще отрицание того, что ребёнок уже личность очень пагубно. Ребенок не готовится стать человеком - он уже человек, при этом человек с особенностями взросления, взросления биологического, гормонального, личностного, социального. Ребёнок находится постоянно в поиске границ возможного, он всё время в эксперименте. Ребёнок выходит за границы дозволенного и совершает то, что социум не приветствует. Если же взрослый человек не подскажет ему, где эти границы, что есть хорошо и что есть плохо, в первую очередь, своим собственным примером демонстрируя свои собственные ценности ничего хорошего не выйдет.

Поэтому, для меня очевидно, что главная цель, которую мы достигали в этом приюте в общении с этими детьми - это попытка понять, есть ли ресурсы биологической семьи, можно ли восстановить мать, например и помочь ей в воспитании детей. Мы пытались достигать этого результата и достигали достаточно часто, поскольку у нас достаточно активные реабилитационные программы, связанные с алкоголизмом и наркоманией.

Основная причина внутрисемейного конфликта у опекаемых нами детей - это алкоголизм и наркомания родителей. При этом мы всегда хорошо понимали, что алкоголизм и наркомания и взрослого человека и маленького человека - это всегда вторичные появления социальных и духовных проблем, которые есть в семье у человека. Если нет социально-духовных альтернатив, человек не может выздоравливать от алкоголизма - ни маленький, ни взрослый человек.

Когда мы стали открывать детский наркологический центр в 2003 году - у нас уже было это понимание и мы встретились с отцом Иоасафом. Для меня и для него было очевидно, что в этом общении важен не формальный приход батюшки в реабилитационный центр. Бог нужен детям не в виде иконы в углу, а нужен в общении, основанном на идее взаимопроникновения вот этих христианских ценностей. В данном случае в наш центр приходят молодые ребята, волонтёры Патриаршего центра духовного развития молодежи и привносят те ценности, которые они исповедуют. Такое свидетельство - гораздо более важное свидетельство о Боге, чем просто икона висящая в углу. Я глубоко в этом убежден.

Но как достучаться до души ребёнка, который уже пострадал от мира взрослых? Который стал алкоголиком и наркоманом, в результате насилия - да, насилия, безусловно, со стороны мира взрослых. Я абсолютно убежден, что проблемы детей - это всегда продолжение проблемы взрослых. Не бывает самостоятельных проблем детей. Не бывает. И поэтому попытка - "плохой ребёнок, давайте его изменим, поставим ему какие-то новые мозги, какие-то манипуляции над ним произведём" - это всё тупик. Это всё непрофессионально и невежественно. Или мы формируем среду, из которой ребёнок воспринимает альтернативы, нравственные альтернативы, альтернативы поведения, умения взаимодействовать ненасильственно с окружающим миром или он не изменится. Поэтому базовой ценностью является умение измениться нам самим. И когда мы работаем с пострадавшими детьми - основная проблема не в них, а во взрослых. Как изменить родителей, которые предъявили детям только, модель поведения как насилия, не столько даже физического, сколько психологического. Это и гипоопека - явный недостаток заботы о ребенке, но и гиперопека - сверхконтроль за ребёнком, от которого ребёнок пытается уйти. Уходит он, как правило, на улицу, а улица уже предлагает свои ценности. Все остальное вторично: станет ли он насильником, подвергнется ли насилию, сядет ли на иглу или станет употреблять суррогаты. Первично - это конфликт внутрисемейный и уход из семьи, уход от тех ценностей, которые семья могла бы ему предложить, если бы эти ценности там были.

Поэтому проблема взаимоотношений с родителями - это всегда очень мучительно, всегда очень тяжко. И когда я вижу, что родитель не готов сам меняться, я понимаю, что ничего сделать нельзя. Мы можем создать великолепную среду, и она на самом деле существует уже в нашем центре. И в этой среде души детские оттаивают. Но дальше-то он уходит и возвращается в ту среду, из которой он к нам пришел. Значит главное - это изменить этих родителей. Поэтому, способны ли мы сами меняться - вот краеугольный камень всех проблем.

Я тут в Интернете обнаружил, что меня определили как "агента изменений". Это правда. Я на самом деле "агент изменений", потому что я на самом деле абсолютно убежден, что если мы не имеем ресурса меняться, то мы не можем изменить наших детей. И это касается и наших семей и нашей личной жизни и нашего общества в целом. Если мы не умеем менять наше общество - мы не можем ничего изменить в этом обществе. Поэтому для меня очевидным является способность - и нас, как отдельных личностей, и общества в целом - изменяться. Вот каков вектор этих изменений? Что мы хотим изменять? Давайте это обсуждать.

Несколько слов скажу о ювенальной юстиции. Ювенальная юстиция (детская, подростковая юстиция) - это правовая рамка и не более того. Отрицать ценность ювенальной юстиции - это всё равно, что отрицать ценность педиатрии. Это просто бессмысленно. Есть врач, который лечит взрослого человека, есть врач, который лечит ребёнка. В России есть юрист, который судит взрослого человека, однако в России нет юриста, который судил бы ребёнка. Нет специалиста, который понимал бы психологию, нравственность, контекст социальный. Ювенальная юстиция - это всего-навсего процедура специализации. Как её можно отрицать?

При чем здесь вопрос происхождения этого опыта? Западный он или незападный? То, что мы не можем войти снова в эту реку российской империи - да конечно, там была другая страна. И какая у нас будет ювенальная юстиция - зависит от нас. Вот какую мы придумаем - такая она у нас и будет.

Часто говорят, что ювенальная юстиция позволит детям обращаться в суд. К сожалению об этом говорят люди не компетентные. Будут ли дети на нас доносить - ну если мы достойны этого, значит будут. Что тут прибавит правовая форма? Этот спор какой-то нелепый, бессмысленный. Важно знать, что у нас есть семейный кодекс, который регламентирует правоспособность ребёнка. 56 статья семейного кодекса позволяет ребёнку обращаться с четырнадцати лет в суд. Ювенальная юстиция тут не причем. 57 статья семейного кодекса даёт право ребёнку заявлять о своей позиции по тем вопросам, которые его касаются и дает право быть услышанным. И государство и общество и семья обязаны выслушать мнение ребёнка. И то, что это закреплено в семейном кодексе - мне нравится, например.

Говорят, что ювенальная юстиция провоцирует вседозволенность. Да наоборот! Вот сегодня существует вседозволенность, когда ребёнку после правонарушения присуждают условное уголовное наказание, где нет реабилитационного содержания. И ребёнок воспринимает это как вседозволенность. Его провоцируют на правонарушение, и он совершает более тяжкое и уже тогда садится в тюрьму на многие годы и часто выходит оттуда бандитом. Это происходит потому, что он уже усвоил идеи насилия, а в тюрьме как правило нет никаких других идей.

Кстати к вопросу, являюсь ли я американским "агентом изменений". Мне Америка не нравится! Соединенные Штаты - это как раз страна, которая демонстрирует модель взаимного насилия между гражданином и обществом. Можно рассуждать на любые темы, но есть абсолютный критерий уровня криминального мышления в обществе - это сколько людей сидят в тюрьмах. Так вот сегодня - и это наша победа - мы на втором месте. На первом - американцы. При этом процент сидящих детей в тюрьмах у американцев больше сейчас, чем у нас. Но мы на втором месте и, к сожалению, радоваться-то нечему. Есть много европейских стран, которые демонстрируют удивительную политику в этом смысле. И я давно убедил себя, и других пытаюсь убедить, что формула "вор должен сидеть в тюрьме" - это плохая формула. Вор должен перестать воровать.

На самом деле, я сказал уже концептуальную вещь, что самое ценное, что мы можем осмысливать и предъявлять - это семейный ценности и опыт по сохранению семей. И та же самая ювенальная юстиция - это тот правовой механизм, который позволяет вмешаться, когда семья ещё имеет внутренние ресурсы для воспитания детей и их реабилитации. Но что есть эти внутренние ресурсы, как к ним адресоваться, какие именно ценности являются важными и нужными для сохранения семьи и какие ценности семья должна воспринимать как ценности значимые для себя, для своего собственного выживания? Это всё вопросы духа, это всё вопросы нравственности, и конечно, вопросы социальной практики. И я абсолютно убежден, что без Церкви, без веры эти ценности предъявлять нельзя. Взаимосвязь духовного и социального с точки зрения и обсуждения ценностей и социальной практики - это конечно ключевой момент.

В завершении, я хотел бы принести публичную благодарность и игумену Иоасафу и его коллегам, что именно эти ценности они привнесли в формировании среды в нашем реабилитационном центре. На самом деле у нас крайняя ситуация: дети - алкоголики, наркоманы - тяжелейшие ситуации.

Как этих детей удержать в этой среде? Какие ценности этой среды, какое качество этой среды должно быть, качество предъявления этих позитивных ценностей и умения взаимодействовать ненасильственно с этим окружающим миром? Так вот, с помощью наших коллег из Патриаршего центра, которые стали неотъемлемой частью формирования этой среды - это среда и стала предъявлять такое качество.

Не должно быть номинальностей, не должно быть механичности, не должно быть условности. А это требует собственной работы души. В конце концов, каждый из нас должен определить, способен ли он на работу души. Если он способен на это - тогда будет результат. Спасибо.

» Дописано позже
Выступление Суровой Людмилы Васильевны, педагога, публициста, члена Союза писателей России.

Я буду говорить с позиции прожитого опыта, созерцания культуры, личного творчества.

Самое важное понять, что вообще понять друг друга - трудно. Слушая выступающих, я улавливала, что многие говорят об одном, но разными словами - нестыковка происходит из-за несущественного. Каждый защищает не существенное, а свою маленькую букву и в результате не получается понимания. Наше внимание необходимо обратить именно на существенное. Когда комната наполнена дымом и дышать нечем, сколько бы мы не открывали окна - это бесполезно, нам надо понять, где горит и что горит. В этой ситуации это самое важное. Даже если мы вентиляцию сделаем, это будет только временный выход.

Есть центральная, существенная проблема нашего времени, а есть частные и периферийные. Я точно знаю, что организация пеленальных столиков - это очень хорошо, но то, что это частный случай - для меня это тоже очевидно. Практические вопросы - это замечательно, но горит в другом месте. Горит страна и вообще-то уже сгорела.

Надо понять где мы живем и что произошло за эти 15 лет. Произошел демонтаж страны. Мне мальчик написал стишок - "Какая-никакая, но всё-таки Россия, какая-никакая, но всё-таки страна". Она была и в ней жили. Сейчас нет страны. И нечего на это закрывать глаза. Есть территория. А страны, некой общности, некой целостности, пусть болезненной, трудной, с какими-то традициями - вот этого нет.

Но самое главная драма - что с народом произошла катастрофа. Вот это самое существенное. Такое ощущение, что внутреннее что-то сломлено. Нет даже тяги к свободе, дерзости, творчеству. Сейчас прерваны традиции. Не были они прерваны в советское время, несмотря на эту идеологическую надгробную плиту, которая лежала над всеми. Ну кто же будет говорить, что партократия - это хорошо?.. Да безобразно. Идеология - это безобразно. Но через искусство в 70-е 80-е годы и особенно после перестройки что-то живое пробивалось. И если оно не выходило на поверхность - оно всё равно было живо.

А вот за последние 15 лет произошло что-то очень существенное. Произошло мощное разрушение всего. Например, убита наука. У меня вот старшие дети - ученые. Я сама выпускница университета и с ответственностью могу сказать - убита наука. Истерзано и постоянно покупается искусство.

Вот мы говорим - церковь, дети. Это всё замечательно, но вот понимаете - в храме не живут, в храм приходят молиться, а живут-то в доме. И в храм бегут для встречи с Богом, с друг другом. У нас храмы и вообще во всём мире храмы - это место куда мы приходим. Но откуда приходим? Где будет жить ребёнок? Чем заниматься? Разговоры о семье так хороши, так хороши… Но чем занимаются родители? Ведь семья стоит, когда отец имеет дело, когда он не только заработок имеет, но когда он имеет дело. Вспомните - мельник и мельничиха, рыбак и рыбачка, купец и купчиха. Семья складывается традиционно, должно быть какое-то дело у семьи - и тогда семья стоит, и дети видят это дело.

Семья живёт внутри живого пространства. Поэтому как можно говорить о семье сейчас? Какая семья сейчас, когда ни то, что нет уверенности в завтрашнем дне, нет уверенности, что тебя не выселят из квартиры, пока ты из неё вышел. Пошел в отпуск человек, вернулся, а там всё другое, вывеска другая и тебя никто не знает, "вы здесь не стояли", как сказала Ахматова.

Больше всего потрясает молчание о том, что произошло.

Какое положение ребёнка сейчас? Трагичное положение. Детям нужна правда, нужна правда слова, правда сердца. Им не нужны богословские знания. Ребенку нужна крепость веры, которая стоит на нескольких опорах. И не образование, не знания - ему нужно видеть эту веру, видеть эту христианскую жизнь, которая происходит в каком-то реальном пространстве.

И вот на самом деле просто удивительно, как быстро все сразу рухнуло. Вот оно так случайно не бывает. Что-то произошло внутри. И вот в связи с этим я тут хочу прочитать стихотворение Марины Цветаевой (9 мая 1939) - оно очень соответствует.

Брали -- скоро и брали -- щедро;
Взяли горы и взяли недра.
Взяли уголь и взяли сталь.
И свинец у нас, и хрусталь.

Взяли сахар и взяли клевер.
Взяли Запад и взяли Север,
Взяли улей и взяли стог,
Взяли Юг у нас и Восток.

Бары -- взяли и Татры -- взяли.
Взяли близи и взяли дали,
Но -- больнее, чем рай земной! --
Битву взяли -- за край родной.

Взяли пули и взяли ружья,
Взяли руды и взяли дружбы...
Но покамест во рту слюна --
Вся страна вооружена!

Я думаю, что это про нас. Все вот как-то оказались беспомощны - военные опускают глаза, ученые не знаю что делать. Я думаю, что в России много не просто творческих сил, а настоящих профессиональных сил. Но так случилось, что наверху оказались совсем другие силы. И поэтому всё как-то ушло на дно. Нелегко найти хорошего руководителя среди руководителей. Но это не значит, что нет человека, который понимает в той или иной области.

И вот в связи с этим самым драматичным мне кажется некоторое внутреннее изменение личности. Я его узреваю в тяготении к рабству, в стремлении к подчинению, нежеланию взять на себя ношу ответственности за то место, на котором ты стоишь. Потому что это ноша будет заставлять тебя действовать не по инструкции, а творчески. А это сейчас невыносимо сложно. И какую бы мы область мы не взяли - везде начинает процветать формальный подход. Честно могу сказать - никуда не делся тот самый тоталитаризм. Одновременно с всеобщим хаосом и хаосом беззакония рождаются совершенно тоталитарные формы.

То, что сказала Ирина Яковлевна по поводу того, чтобы запрещать ребёнку что-то. Безусловно, запрещать надо, только надо знать что и как и в какой форме. Ну, совершенно очевидно, что маленькому ребёнку не надо давать переходить проспект. Он этого не знает и не умеет.

Очевидно, что если ребенку предложить конфеты, он возьмёт. Возьмёт ту, которая красивее в обёртке, или ту, которую уже знает. Будет привлекательная упаковка - он её и выберет. Вот сейчас главное и идёт - совершенствование упаковки, технология подачи того или иного материала. За счет этого мы всё время глотаем какие-то крючки. И всё это оказывается у нас внутри, критичность мышления совершенно исчезает. Рабство - это страшная штука, оно очень комфортно. Страшно сказать, но в наше время нет тяги к настоящей свободе.

Метод сегодняшней встречи - это "ауканье". Кричишь как в лесу, а аукнется только смелый, тот, который со своего места не уйдёт, даже если в него стрелять будут. А общая позиция - приспособленчество к этому очень извращенному социальному пространству.

Я хочу честно спросить - а что мы можем? Что мы сейчас можем? Вот надо задать какой вопрос - что мы можем с этой преступной властью?

Поэтому важный момент, что ребёнку до какого-то времени ничего не открывается, ни перспективы, ничего он этого не видит, он как-то живёт более-менее, но пятнадцатилетнему в глаза заглянуть страшно. Им некуда расти. Им предлагается одна профессия - менеджер, продавец. Это не характерно для нашей культуры и для нашей традиции. Вообще наш народ инженерный, конструктивный и к земле отношение было совершенно иное.

У нас рухнуло не только социальное пространство, рухнули прежде всего те традиции тысячелетия, которые не смотря на нажим, обновлялись и всё-таки были. Вот сейчас мы видим поколение, которое о России не знает ничего. И вот тут не очень понятно, что делать.

И вот на основании этого мне хочется подумать - что может Церковь? Я уверена, что человек Церкви и человек верующий в Бога - свободный человек. Человек, который осуществляет ту задача, которую открывает ему Господь. И поэтому жизнь сопряжена только со свободой. Там где есть такое повиновение, рабство и унижение личности - там наверное говорить о Церкви будет невозможно. Потому что она есть - воскресение человека, воскресение его совести, пробуждение его чувства для жизни. Она есть обращение к нему как к самому высшему, что создал Господь.

Задачи Церкви как были, так и есть - они никуда не отменяются. Но они меняются в зависимости от времени, в которое мы живём. Вот сейчас оказалось, что мы все вроде как есть, но в подвешенном состоянии находимся.

Сейчас в Церкви, к сожалению, очень вырос момент рефлексии. Это страшная ситуация, потому что вдруг всё начинает обращаться и человека обращают на бесконечное созерцание своего греховного состояния.

Когда человек живёт в мире - у него есть задание, дело, семья, труд, деятельность. Это очень важный момент, чтобы он на эту деятельность, на это творчество поднялся.

И задание, если говорить о сегодняшнем моменте, которое получается сегодня Церковь от времени - воскресить человека для этой творческой деятельности. Чтобы он опять осознал своё достоинство. Чтобы он ушел от того состояния раба, в которое он почему-то так заворачивается удобно, чтобы ничего не видеть и отступает и отступает дальше.

На самом деле у Церкви силы Божьи, а не силы человеческие. Можно это сделать. Именно этот момент является самым важным.

Церковь спасает, она протягивает руку. И это, мне кажется, сейчас является самым важным, чтобы это было на самом деле спасением через воскресение внутренней силы личности. Я думаю, что это возможно.

Путь к радости, а Церковь - это радость, которая сегодня лежит через обретение внутренней свободы. И я очень надеюсь, что наши пастыри, драгоценные наши пастыри, наверное никогда об этом не забывали.

Но ведь времена сейчас трудные, и давление есть и жить надо, и детишки маленькие. В какие-то моменты бывает богато, в какие-то скудно. Но главное всё-таки отдавать нельзя. А главное - это сердце человека, которое стало совершенно другим. Оно стало скудеющим от этой радости.

Если завтра конец света, то сегодня пшеницу сеять, как сказал св. Силуан. И сеять её, конечно, надо. Очень важно, чтобы была Литургия.

Но общая тенденция идёт в иную сторону. К сожалению у нас много сомнительных практик. НЛПишные практики в церкви, например. НЛП с помощью диалога может человека полностью демонтировать. Есть огромное количество книг и людей, которые в эту сторону направлены. Человек - сокровище необыкновенное. И откуда взялось стремление управлять человеком вот так - совершенно непонятно.

Чрезвычайно важно вернуться к традициям неуправления человеком. У Церкви колоссальные силы - не наши силы, а Божьи силы - надо как-то человека, и плохого человека, и всякого человека поднимать, утешать, потому что жить людям сейчас просто нельзя. Поэтому есть методы церковные, но надо, чтобы внутри церкви не росли нецерковные.

Мой опыт жизни в Греции показывает, что там нет традиции управления внутренней жизнью человека. Народ не убитый. И вера не демонстрируется и не организована. Она есть естественное проявление души. Я многократно видела, как люди бежали в храм - вот он прибегает и молится. Не отделена вера от жизни.

Я думаю, что нам нужно возвращаться всё-таки к евангельской свободе. И столько, сколько отпущено нам сил - воспитывать свободного человека. Не созерцающего бесконечно свои грехи и которые будут его придавливать, а встречающегося с Богом. Ведь сегодня все свободе сопротивляются. Ну и конечно многие вещи оказываются трудными. Я могу сказать, что вот это оживление совести - сейчас самая главная задача. Если воскресение совести будет, если внутреннее побуждение будет - тогда конечно начнётся настоящая брань.

Мы не можем не учитывать сегодняшнего отчаяния людей. Это отчаяние страшное и какие то формальные тоталитарные формы очень здорово на этом приживаются. Это такое внешнее благочестие. Поэтому мне кажется сейчас должна быть Церковь страдающая, страдающая вместе с человеком., мучающаяся также как он мучается. Сейчас есть какое-то стремление к благополучию - он не соответствуют положению в стране.

И в конце я бы хотела сказать про любовь. Она не просто так вот даётся. Вспомните фразу: "Боящийся несовершенен в любви" (1 Ин. 4: 18). Что значит несовершенен? Он как бы не может её достичь. Не совершается в нем любовь, не может она в нём расти, потому что сопряжена с этой внутренней несвободой. И путь свободы - он трудный. Дело не в дерзновенности, а в том, что если раба призвать быть свободным - он этого не захочет. И все будут против тебя тогда. Ты хочешь свободы этого человека, а он - раб, он этого не хочет, ему комфортнее и удобнее быть рабом.

[лаватера]

Главная и самая существенная проблема – отсутствие делателей. Кадры уходят из-за отсутствия нормальной оплаты труда и тоталитарного менеджмента. Система работает на неофитах, пока они не обретут потребность в заработке. То есть постоянно идет перезапуск системы с нуля: старые ушли и новые все начинают заново.

Честно говоря, по этой причине не отдали когда-то старшего в воскресную школу. Зная лично педагога из ВШ того прихода, я не рискнула. А кроме того, со временем, думаю, должна появиться хоть какая-то система лицензирования, что-ли, хотя бы на уровне епархиальных отделов катехизации и образования. И самих преподавателей, и их программы стоит проверить на профпригодность.

Пример – АА. Прекрасная реабилитационная программа, показавшая на деле свою и успешность, и непротиворечивость Православию, объявляется чуть ли не сайентологической сектой

АА - что это?

[Танюшик]

Анонимные алкоголики.

[Прогульщица]

Как отец Петр хорошо сказал, вся речь очень нужная и правильная. И у Зыкова очень нужные вещи в речи - про ювенальную юстицию, например. А вот речи Суровой, ее смысла, я вообще не поняла Вообще, честно говоря, когда я вижу в реаглиях человека "член союза писателей", сразу начинаю настороженно относиться

[Танюшик]

Прогульщица, Оль, ну а мне понравилось что она сказала. Да, по-женски эмоционально и обо всём сразу. Но она как раз тоже говорила об ответственности, столь любимой мною.

Я уверена, что человек Церкви и человек верующий в Бога - свободный человек. Человек, который осуществляет ту задача, которую открывает ему Господь. И поэтому жизнь сопряжена только со свободой. Там где есть такое повиновение, рабство и унижение личности - там наверное говорить о Церкви будет невозможно.

И вот в связи с этим самым драматичным мне кажется некоторое внутреннее изменение личности. Я его узреваю в тяготении к рабству, в стремлении к подчинению, нежеланию взять на себя ношу ответственности за то место, на котором ты стоишь. Потому что это ноша будет заставлять тебя действовать не по инструкции, а творчески. А это сейчас невыносимо сложно. И какую бы мы область мы не взяли - везде начинает процветать формальный подход. Честно могу сказать - никуда не делся тот самый тоталитаризм. Одновременно с всеобщим хаосом и хаосом беззакония рождаются совершенно тоталитарные формы.

[Irina]

Детских комнат при храме нет. Маешься с дитем на службе...так надоела давка, люди...ну каждый раз иду с ужасом, что нас сегодян там ожидает...храмов мало...
Неужели праздники какие-то детские организовывать нельзя? Вот пришли на Пасху, ну сделайте где-тов отдельном помещении для детей спектакль , раздайте подарки какие-то. Нет ничего. Никакой общинности нет. Так и сидим, по домам. Кому повезет с воскресной школой, тот ходит. А я вот боюсь ребенка туда отдавать. Сама ходила, вспомнить нечего. Так, для галочки всё делали.

И ведь все эти вопросы они обсуждали на круглом столе в прошлом году.

[Irina]

Надя, а нормальным тоном нельзя общаться?

Отредактировано: Irina в 18 мая 2007, 13:44

[georgiz]

Вот приди в свой храм к настоятелю, и предложи организовать комнату для детишек, чьи родители на службе стоят! И помещение, думаю, найдётся! У нас коленки слабоваты делать добро и богоугодные дела.

А я считаю, что Ирина права!

Нечего тогда в храмы людей зазывать и нечего проповеди на Рождественских чтениях о демографии читать. Если кто кого зовет, так будь добр создай условия.

Настоятель и приход обязаны создавать первичные условия, и обязаны давать возможность людям проявлять активность и поощрять ее и обеспечивать ее.

Говорить, мол прийдите к настоятелю и предложите... Это смело.

Но это в 99% неэффективно. Если настоятелю это не надо, то в лучшем случае он даст комнату и никак потом не поможет и будет требовать отчеты в Патриархию, а в худшем пошлет... Знаю храм, где настоятель много раз перекрасил весь храм, перекрыл много раз полы и т.д., а дети в туалет на улице ходили, боясь провалиться в нечистоты. На все просьбы преподавателей ВШ от посылал их подальше...

А если настоятелю это надо, то у него давно это уже есть.

[Танюшик]

georgiz, Простите, я всё со своим вопросом - а что делать собственно тогда?... Если верхам на фиг ничего не надо - ждут, чтобы внизу "критическая масса" мирян собралась и может тогда что-то "само" будет меняться. Миряне или терпят, что их дети ходят в туалет не пойми какой либо скапливаются по храмам, где равнодушия такого вопиющего нет, но эти храмы всё равно не безразмерны....
Безнадега какая-то...

И ещё... С другой стороны, тут Прогульщица тоже верно очень писала. Храм храму рознь. И настоятели тоже разные. Какой-то может и хотел бы что-то сделать, печется о своих прихожанах. А откуда собственно возможности?.. Тут бы епархии отстегнуть во время... Туда-сюда... В общем нету их, денеХ... это надо чтобы вся "ветвь власти" была заинтересована. Архиерей, благочинный, священник. Ну а как по-другому?.. А это unreal у нас.

А Ирина у нас, между прочим, ходит в Данилов монастырь. Если уж там не до детских комнат и всяких прибамбасов даже элементарных, то чего уж там... о других говорить...

Отредактировано: Танюшик в 18 мая 2007, 14:33