Я возвращаюсь после ночного дежурства. Светает. До сих пор перед глазами - бесконечные белые бинты, красное месиво ран, тяжелый запах. Одному из раненых ампутировали ногу из- за гангрены. Все это как тяжелый, липкий бред.
Я иду мимо изуродованных домов в свой чудом уцелевший квартал. Страшно смотреть на разрушенные взрывами здания. Дома - словно раненые с развороченым нутром, окна - пустые глазницы. Еле волочу ноги - так устала.
И вдруг - вижу ребенка! Он сидит, скрючившись, обхватил ручонками колени. Сам он - маленький, как воробушек, весь перемазан в земле. Ребенок сидит неподвижно, прислонился к забору, за которым - скелет дома с черными проемами окон.
Кидаюсь к мальчишке. Живой? Живой! Дышит! Дыхание прерывистое, слабое- но дышит! Пульс нитевидный. Тоненькая ниточка, которая еле - еле связывает душу с почти невесомым тельцем. Я поднимаю мальчика на руки, прижимаю к себе, шепчу: "Не бойся, дружочек, не бойся"...
Так в тот день, сама пока еще того не зная, я стала второй мамой для этого шестилетнего мальчика, Сережи Скороходова. Родная мама Сережи умерла. И он остался со мной. Я ведь тоже была совсем одна - муж погиб в одном из первых боев.
Сначала Сережа все больше молчал, замкнулся в своем горе.
Но было видно - до войны это был живой, веселый, хотя немного робкий, и, вероятно, впечатлительный мальчик.

Постепенно жизнь налаживалась. Сережа пошел в школу, у него появились друзья. Дети играли в войну - сражались с ненавистными врагами. Вечером при тусклом свете лампы я читала Сереже книжки. Он слушал, смотрел прямо перед собой широко раскрытыми глазами и словно во мраке плохо освещенной комнаты видел храбрых рыцарей, белоснежные паруса кораблей, диковинных морских чудищ.
Так, постепенно, к Сереже вернулась радость жизни, которую полностью в детях не способна уничтожить даже война.

Сережа всегда ждал меня с работы, стоя у окна. Из щелей дул ледяной осенний ветер. Но Сережа ждал меня, кутался в мой старый шерстяной платок и ждал．Когда я возвращалась домой, то первым делом старалась согреть его. Согревала холодные ручонки с тонкими музыкальными пальцами. Обнимала его, и мне казалось - держу в руках озябшую птичку, таким он был легоньким.

Были у нас и радости. Как - то я раздобыла масло и много - много муки, напекла лепешек, обжарила их в масле. Какой это был восхитительный пир! Сережа уплетал горячие румяные лепешки. А я радовалась, что могу, наконец, досыта накормить его.
В тот день перед сном мы говорили о том, как будем жить, когда закончится война. Представляли, как пойдем на пристань, купим билеты и поедем на пароходе кататься по сверкающей от солнца реке. И будет лето, и не будет войны. Потом Сережа заснул и во сне хмурил брови, видимо, сражался с фашистами. А я лежала без сна и думала, как же мы переживем приближающуюся страшную зиму. И как мне защитить от всех бед этого мальчика, ставшего мне сыном. Как уберечь его в такое страшное время?

Как - то я торопилась домой, представляла, как меня встретит сын.
И вдруг - нестерпимый звон! Что это?　Воздушная тревога? Я упала на землю, прикрыв голову руками. Звон становился все громче и громче! Голова раскалывалась. Невозможно было терпеть. Я потихоньку открыла　глаза...

"Да выключи уже этот чертов будильник!" - ворчит мой супруг спросонья. Муж мой - живой! живой! - а не убитый в первые дни войны - натягивает одеяло на голову. За окном - теплое, солнечное лето. Радостное утро. Нет и не было никакой войны.
Разрушенный город, холодная осень - все это мне приснились. Я радостно обнимаю мужа. Какое счастье!
Но тут - невыносимая мысль.... Сережа! Как же он?! Сыночек, Сережа, подожди....　Я вернусь, война закончится, и мы поплывем на пароходике. Я же обещала купить тебе билет.... Подожди немного...
Закрываю глаза, чтобы снова вернуться в тот сон. Но спать не хочется совершенно. Радостное, жаркое солнце светит в глаза даже сквозь занавески.
Машинально завтракаю, выхожу на улицу, залитую солнцем. Иду на работу - летняя улица, веселая суета...

Я иду по летней улице, но вижу черную осень. Там, в разрушенном городе, меня ждет Сережа. Он знает - я приду. Ему холодно, но он все равно меня ждет, испуганно всматривается в осеннюю мглу. Худенькое бледное личико в сумерках, остренький, как у птички, носик, чуть приплюснутый оконным стеклом, тревожный взгляд темных глаз.

Я должна придти к нему, но я не могу. Я не виновата, что не могу придти.

Постепенно я стала забывать мальчика с тревожными темными глазами. Жизнь шла своим чередом, у меня родились дети - дочка и сын.
Но порой в голове время от времени мелькала тяжелая, мучительная мысль: где - то далеко, в безымянном городе, в полуразрушенном доме маленький мальчик стоит у окна и бесконечно долго ждет, ждет, ждет меня.