Затерялись с годами дедовы медали, а ведь было столько, что бабушка хранила их в чугунке.

А привезенный с войны резной костяной гребень уцелел. Его место было на комоде под кружевной салфеткой. Мама его не трогала. А я брала украдкой, воображая себя перед зеркалом знатной дамой.

Оставшись один в свои семьдесят, папа вел нехитрое холостяцкое хозяйство. Дом приватизировал. Крыша да огород не лишние. Всякое бывает, а вдруг голод, а если война…

Вырвавшись домой из городской суеты, я любила помогать ему: белить старые рамы, собирать спелую черемуху, оттирать оранжевые от солнца половицы. После дневных хлопот с улыбкой доставала гребень и закалывала перед помутневшим зеркалом уже тронутые сединой пряди.

Любила…

Замок заклинивает. Кое-как провернув ключ, вхожу. Сквозь шторы пробивается пыльный свет, падает на старые газеты на клеенке стола.

После похорон было не до уборки.

Брожу по дому. В спальне над кроватью пустой квадрат на обоях. Там был ковер с «восточным» красно-коричневым орнаментом. В детстве я воображала на нем сады султанов и принцесс, где по причудливым дорожкам гуляют дивные звери. Тут папа читал мне вслух. Я слушала, уткнувшись в его плечо, пахнущее табаком.

В кухне тихо. Исчез бренчащий рукомойник с железной сосулькой – чтобы полилась вода, её нужно было поддать рукой. Обычный кран, как в городе.

Старый комод в гостиной. Кружевная салфетка совсем пожелтела. Приподнимаю ее. Гребня нет. Видно, затерялся меж днями.

Выглядываю во двор. На месте аккуратных грядок – заросли травы. Черемуха у колодца вся в сероватых бинтах паутины.

Одно время, уехав в город, я твердо верила, что это ненадолго. Выучусь – обязательно вернусь. Но жизнь берет свое. Девчонка, которая полола грядки, мыла полы, распевая под «Утреннюю почту», и любовалась бабушкиным гребнем, выросла. Появилась работа, муж, потом дети…

Порой, устав от хлопот, детских болячек и серых ссор, я представляла, как возвращаюсь домой. Отмываю до блеска засиженные мухами окна. Расчищаю двор. Завожу десяток смешных длинноухих кроликов и большую ласковую собаку. И остаюсь навсегда, жить долго и счастливо…

Дети подросли и уехали в свои большие города. Брак располовинился мужниным «кризисом среднего возраста». Вернуться бы… А как с обжитой городской квартирой, работой, обеспечивавшей кусок батона с маслом? Жить в пустом доме одной, солить десятками банок огурцы по осени, ходить в клуб на посиделки? Где гарантия, что стану примерной сельской кумушкой?

Дом купила соседка. Она и выслала бандероль. Накануне в больницу вернули заказным письмом мою трудовую книжку.

После аварии прошел месяц. Я уже, хромая, доползала до окна палаты. Врач ободрял – чуть подлечусь в санатории и смогу ходить с костылем.

Гребень был в пакете из-под молока, вместе с выцветшим папиным фото в гимнастерке, маминым значком пединститута и пачкой купюр с запиской «На похороны». Похороны, по папиным соображениям, стоили недешево. Хватило на санаторий и продержаться, пока я не нашла новую работу. Хорошо так хватило. С гарантией.