Одну. Он дал мне всего одну конфету. Все остальные в нашем классе получили по восемь. Еще семь моих конфет Никита демонстративно отсчитал сидевшей рядом Маринке.

- Приходи в пятницу ко мне на день рождения, - сказал он ей, а потом обратился ко мне:
- Зайцева! Мама сказала и тебя пригласить. Надеюсь, ты не придешь?
- Не приду, - буркнула я и кинула свою одинокую ириску в Маринкину кучку.

А в прошлом году Никита называл меня по имени, а не по фамилии. Майским днём, когда до окончания третьего класса оставалась всего неделя, он вдруг вызвался рассказать стихотворение, которое нам не задавали.
- Ну, давай, - совершенно растерялась от такого рвения наша Вера Михайловна.
- Мальчик с девочкой дружил, мальчик дружбой дорожил, - произнёс Никита, глядя мне прямо в глаза.

Больше никаких слов из этого стихотворения я не запомнила. Просто сидела и смотрела, как солнечные зайчики, отталкиваясь от наших октябрятских звездочек, скачут по его лицу. Буквально вчера, заполняя Маринкину анкету, на странице с незатейливыми строчками: "Открыв листок, себя ты губишь, теперь пиши, кого ты любишь", я бесстрашно и честно призналась: «Никиту С.». Шансов у меня, долговязой отличницы в очках, не было. Это я точно знала. Маринка тоже так думала.

- Знаешь, - поделилась я с ней, - мне кажется, это он мне стихи читал.
- Конечно, нет, - авторитетно заявила лучшая подруга. И как-то особенно жалостливо посмотрела на меня.

Оказалось, что мне. Через полгода он с возмущением говорил Маринке:
- Я ей стихи читал! А она даже не поняла! Дура!

Я действительно мало что понимала тогда. Когда спустя три дня после стихотворения, он кричал мне с улицы в окна девятого этажа:
- Я.т.л.! А т.м.? – я только щурилась и пыталась вычислить, к кому это в нашем подъезде он может обращаться. И главное, что это значит?
- "Я тебя люблю. А ты меня?" - хмуро пояснила потом Маринка. Она в тот день гуляла рядом и всё слышала.

А ещё через день Никита позвонил и сказал, что зайдёт. Я достала своё самое лучшее китайское платье с оборками и приготовилась ждать. На подоле там и сям виднелись маленькие коричневые кружки - следы от одуванчиков, из которых я училась плести венки, и я ежесекундно одергивала платье так, чтобы увлечения одуванчиковым рукоделием было не очень заметно. Ни маме, ни Никите.

Он пришёл через час, вручил мне букет из крохотных синих незабудок, перевязанных красной ленточкой, и почти сразу ушёл. Кажется, я пыталась засушить их или сделать хоть что-нибудь, чтобы они простояли все лето и помогли мне пережить наше расставание на каникулы.

В школе Никита появился только в середине сентября: они с родителями отдыхали на море. Он вернулся загорелый, с живой ящеркой в стеклянной банке, и мое сердце бухало совсем невпопад урокам. Я гадала, живы ли еще в Никите буквы "я.т.л.", и мечтала о том, как на новогоднем огоньке мы будем танцевать вдвоём, и никто и не заметит, что я выше на целую голову. Всю осень я копила жвачки с Дональдом Даком, которые мой дедушка привозил из командировок. Я хотела подарить их Никите на Новый год, мужественно терпела и даже ни разу не посмотрела, что за вкладыш был внутри.

Перед самым Новым годом Никита отозвал Маринку в сторону и долго что-то говорил.
- Он тебя больше не любит, - выпалила она, подбежав ко мне.

Я перевела взгляд на Никиту. Но он был далеко и даже не смотрел в нашу сторону.
- Передай ему, - я вытащила часть жвачек из пакета, который таскала с собой, и отдала Маринке. – Скажи, это подарок на Новый год.

Остальные жвачки я быстро развернула, сунула себе в рот, и тяжело ворочая челюстью, поплелась домой. Ночью я расплакалась в подушку, нащупав под ней красную ленточку из-под незабудок.

Через две недели он снова подозвал Маринку и сообщил, что "если Зайцева поцелует его, вот прямо сейчас", то всё останется по-прежнему. Я закусила губу и помотала головой. Маринка округлила глаза и покрутила пальцем у виска:
- Ты что, дура, что ли? Чмокни его в щеку, делов-то?

Я не ответила. Маринка пожала плечами и направилась к Никите, но он понял всё еще издалека и прокричал мне:
- Зайцева! Дылда!

Кажется, с тех пор он и забыл, что меня зовут Машей.

А потом наступил его День рождения. И Маринка пошла. И мечтательно рассказывала мне потом:
- Сначала мы танцевали. А потом я ему в любви призналась.
- А он что? – небрежно спросила я, делая вид, что увлечена раскрашиванием нового платья для бумажной куклы.
- Сказал, чтобы я подождала, может, в следующем году полюбит. Как думаешь?
- Конечно, полюбит, - ответила я. – Ты ему по росту подходишь.

Вечером я открыла свою жестяную коробочку из-под монпасье, положила туда вкладыши с Дональдом Даком и красную ленточку и загадала, чтобы я перестала расти.