В 1921-1928 гг. захоронения жертв репрессий производились в самом центре Москвы на территории Яузской больницы, с 1926 по 1936 гг. - на Ваганьковском кладбище, а с 1935 по 1953 гг. - частично захоронения, частично кремация расстрелянных осуществлялась в московском крематории на Донском кладбище. В документах имелись четкие указания комендантам кладбищ (которые в числе многих других коммунальных служб, входили тогда в систему НКВД). Картина была такова: по каждому факту захоронения или кремации шла докладная записка, в которой просили принять столько-то трупов (примерно 10-20 в день) с перечислением фамилий.
[...]
В конце 1936 - начале 1937 года в результате политических процессов и многочисленных так называемых "чисток", проводившихся в Москве и Московской области, было вынесено огромное число смертных приговоров. Стало ясно, что силами кладбищенского хозяйства Москвы с таким потоком захоронений уже нельзя справиться.
Вероятно, тогда и возникли полигон "Бутово" и Коммунарка (бывшая дача Ягоды). Внутри НКВД назначение этих двух зон скрывалось до последнего момента самым тщательным образом. Масштабы этих двух захоронений различны. Предположительно, в Коммунарке расстреляно от 10 до 14 тысяч человек, в Бутово 25-26 тысяч. На Коммунарку попадали лица, в основном следующих категорий: работники НКВД, милиции, многочисленные представители партийного руководства, военные высоких рангов, хотя не исключена возможность, что туда привозили людей и других категорий. А в Бутово было налажено, так сказать, поточное уничтожение людей - всех подряд, без разбора.
Поначалу на Бутовском полигоне действительно производились учебные стрельбы, для чего туда доставлялись подразделения НКВД. Но фактически, ни настоящих стрельб, ни испытаний стрелкового или другого какого-либо оружия на полигоне не производилось. Не было там ни войсковых частей, ни казарм, ничего подобного. Но территория эта охранялась и, кроме сотрудников НКВД, там никто никогда не бывал. Члены Группы реабилитации полагали, что стрельбы на так называемом Бутовском полигоне производились с единственной целью, чтобы местные жители привыкли к постоянным выстрелам в этом месте и чтобы не возникало по этому поводу лишних вопросов и разговоров.
Большинство смертных приговоров, приводившихся в исполнение в Бутово, выносилось тройками. В Москве к началу массовых расстрелов в Бутово их было две: одна - под председательством С. Ф. Реденса (расстрелян 2 января 1940 года), другая - "милицейская", под председательством М. И. Семенова; по его ведомству шли разные бродяги, попрошайки, воры, которым при случае приписывалась 58-я статья (Семенов расстрелян 25 сентября 1939 г.). Основную часть расстрелянных в Бутово составляли жители Москвы, Подмосковья и соседних областей; но кроме них здесь были расстреляны жители и уроженцы других областей нашей страны и других государств: Германии, Польши, Франции, США, Австрии, Венгрии, Румынии, Италии, Чехословакии, Турции, Японии, Индии, Китая, и т. д.; в числе расстрелянных были иностранные подданные и "лица вне подданства". Кроме русских, которые составляли примерно 70% от числа здесь лежащих, преобладали латыши и поляки, за ними по численности шли евреи, украинцы, немцы, белорусы - всего национальностей насчитывалось свыше пятидесяти.
В числе расстрелянных было больше всего служащих советских учреждений, простых рабочих и крестьян; за ними, по численности, следовали люди, пострадавшие за веру; следом за так называемыми "церковниками" по числу расстрелов шли "лица без определенных занятий" (иногда - "без определенных занятий и местожительства"): это мог быть уволенный с работы служащий, например, бывший дворянин, граф В. А. Комаровский, или находящийся в розыске "бродячий епископ" Никита (Делекторский), или оставшийся без работы и крыши над головой бывший железнодорожный рабочий КВЖД, или просто какой-нибудь обыкновенный нищий бродяжка. Особую категорию в числе расстрелянных в Бутово составляли заключенные Дмитлага НКВД - "каналармейцы", работавшие на строительстве канала Москва-Волга. Осужденные по уголовным статьям на различные (иногда небольшие) сроки заключения, они получали в Дмитлаге новую судимость и по 58-й статье шли под расстрел.
Кроме перечисленных групп населения, в Бутово были расстреляны колхозники и крестьяне-единоличники, пенсионеры, деятели искусства и культуры, партийно-государственные деятели, ученые, военные, сотрудники НКВД, студенты. Подавляющее большинство расстрелянных (83-85%) были люди беспартийные; более половины из всех имели низшее образование. Одним словом, это были простые труженики, далекие от политики. В Бутово расстреливали и 15- 16-летних мальчишек и 80-летних стариков. Расстреливали в одиночку и целыми семьями, иногда по 5-7-9 человек из одной семьи и из одной деревни.
В числе расстрелянных были и выдающиеся люди: это Председатель Второй Государственной Думы Федор Александрович Головин, известнейшие церковные деятели: митрополит Серафим (Чичагов), которого расстреляли в возрасте 81 года, архиепископ Арсений (Жадановский); это - правнук Кутузова и одновременно родственник Тухачевского, профессор церковного пения Михаил Николаевич Хитрово-Крамской и правнучка Салтыкова-Щедрина Гладыревская Тамара Николаевна; это - один из первых русских летчиков Николай Николаевич Данилевский и чех по национальности Ян Вацлавович Брезин - член экспедиции О. Ю. Шмидта; это художник, чье наследие, чудом спасенное при обыске и конфискации, составляет славу русской живописи - Александр Древин, представители старинных русских дворянских родов: Растопчиных, Тучковых, Гагариных, Шаховских, Оболенских, Бибиковых, Кобылинских и многих других; это, наконец, большая группа царских генералов: генерал-лейтенант В. Ф. Джунковский, ставший после убийства Великого князя Сергея Александровича генерал-губернатором Москвы, генерал-майор А. Г. Лигнау, генерал-майор М. Ф. Кригер, генерал-лейтенант Е. И. Мартынов, генерал-майор В. И. Николаев - обладатель семи воинских наград, генерал Б. И. Столбин, генерал-майор А. И. Беляев и др. Поистине, в святой для нас земле Бутова лежит целый народ - все его представители. Но это тема особого исследования и особого разговора.
Небывалые по масштабу расстрелы 1937-1938 гг. были следствием решения Политбюро ВКП(б) от 2 июля 1937 г. о проведении широкомасштабной операции по репрессированию целых групп населения. Во исполнение этого решения вышел "знаменитый" оперативный приказ № 00447 от 30 июля 1937 г. за подписью Ежова по "репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов". Под "другими антисоветскими элементами" подразумевались: "члены антисоветских партий, бывшие белые, жандармы, чиновники царской России, каратели, бандиты, бандоспособники... реэмигранты", а также "сектантские активисты, церковники и прочие, содержащиеся в тюрьмах, лагерях, трудовых поселках и колониях".
"Антисоветские элементы" разбивались на две категории: к первой категории относились "все наиболее враждебные из перечисленных выше элементов", которые подлежали "немедленному аресту и по рассмотрению их дел на тройках - РАССТРЕЛУ"; ко второй категории были отнесены "менее активные, но все же враждебные элементы"; они подлежали аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет... Согласно представленным начальниками краевых и областных управлений НКВД учетным данным из Центра был спущен план по двум категориям репрессируемых. По Москве и Московской области этот первоначальный план составлял 35 тысяч человек: 5 тысяч человек шли по первой категории и 30 тысяч - по второй. (Оперативный Приказ №00447, II, 1, а), б) и 2).
За несколько дней до приказа № 00447 вышел приказ № 00439 от 25 июля 1937 г. об аресте в 5-дневный срок германских подданных, "немецких шпионов.., осевших в совучреждениях" по всей территории нашей страны. Затем последовал аналогичный приказ от 11 августа за № 00485 о "фашистско-повстанческой, шпионско-диверсионной, пораженческой и терростической деятельности польской разведки в СССР". Следующими категориями, подлежащими истреблению, были объявлены латыши, затем (с 1-го октября 1937 г.) - работники КВЖД (Китайской Восточной ж. д.), обвиненные вкупе со всеми своими родственниками в шпионаже в пользу Японии (приказ № 00593 от 20 сентября 1937 г.). Как проводилась кампания по изъятию "националов", видно из допросов арестованного сотрудника НКВД М. И. Семенова. "...Во время проведения массовых операций 1937-1938 гг. по изъятию поляков, латышей, немцев и др. национальностей, - показывал на допросе бывший председатель тройки М. И. Семенов, - аресты производились без наличия компрометирующих материалов". Подследственный А. О. Постель, бывший начальник 3 отделения 3 отдела УНКВД по Москве и Московской области, показывал: "Арестовывали и расстреливали целыми семьями, в числе которых шли совершенно неграмотные женщины, несовершеннолетние и даже беременные и всех, как шпионов, подводили под расстрел... только потому, что они - "националы...". План, спущенный Ваковским, был 1000-1200 "националов" в месяц. (Постель был арестован в начале 1939 г. и приговорен к 15 годам лагерей). Следователи действовали в соответствии со следующим указанием Ежова:
"С этой публикой не церемоньтесь, их дела будут рассматриваться "альбомным порядком".В начале 1938 года пришла очередь инвалидов; дела инвалидов, осужденных по разным статьям на 8-10 лет лагерей, пересматривались на тройке, которая приговаривала их к высшей мере наказания. "Ваковский вызвал меня... и в присутствии Якубовича заявил, что нужно будет пересмотреть дела по осужденным инвалидам на Тройке и их пострелять..," говорил подследственный Семенов.
Фактически, не способных к физическому труду инвалидов расстреливали только за то, что их отказывались принимать в лагерях. (Л. М. Ваковский расстрелян 29 августа 1938 г.; Г. М. Якубович, ставший после Реденса в январе 1938 года председателем тройки НКВД по Москве и МО, расстрелян 26 февраля 1939 года).
Широкомасштабную операцию по репрессированию предлагалось провести за четыре месяца (потом она была продлена). Общее руководство по ее проведению было возложено на зам. начальника НКВД СССР и начальника ГУГБ НКВД СССР комкора М. П. Фриновского (расстрелян 8 февраля 1940 г.). Поток приговоренных к высшей мере наказания по Москве и Московской области хлынул в Бутово и Коммунарку.
Массовые расстрелы на Бутовском полигоне начались 8 августа 1937 года. В этот день был расстрелян 91 человек.
Для приговоренных к расстрелу путь из московских тюрем в Бутово начинался с подписи С. Ф. Реденса, в то время начальника Управления НКВД по Москве и Московской области, комиссара госбезопасности 1-го ранга. Он жил тогда в Доме Правительства на улице Серафимовича, д. 2. По сведениям журналиста А. А. Мильчакова, чья семья жила в том же доме, к Реденсу иной раз приезжали со списками приговоренных к ВМН даже на дом, и он за чашкой чая распределял людей по зонам и утверждал очередность расстрелов.
Руководил созданием зоны, "чисткой" тюрем, когда не хватало помещений, доставкой заключенных на зону и приведением в исполнение приговоров зам. нач. Управления НКВД по Москве и Московской области и одновременно руководитель Управления рабоче-крестьянской милиции М. И. Семенов. Непосредственным начальником Семенова был комендант Московского Управления (начальник АХО УНКВД по Москве и Московской области) И. Д. Берг. Вместе со своим начальником и, так сказать, свояком Якубовичем Берг часто приезжал в Бутово. Берг говорил на следствии: "Якубович использовал меня как "своего" человека в момент операции по приведению приговоров на осужденных". (Из следственного дела по обвинению Берга; он был арестован в августе 1938 г. и 7 марта 1939 года расстрелян). Часто посещало Бутово и другое высокое начальство: комендант Центрального аппарата НКВД генерал Блохин, генерал Косов
Людей, приговоренных к расстрелу, привозили в Бутово, не сообщая, зачем и куда их везут; делалось это умышленно, во избежание лишних осложнений. Машины, крытые автозаки, в народе упорно называли "душегубками". Ходили слухи, что людей травили в автозаках, выводя трубу с выхлопными газами внутрь фургона, где находились осужденные. По поводу этих "душегубок" мнение старшего поколения работников НКВД неоднозначно.
Часть из них утверждает, что это бред и такого быть не могло, а часть считает, что это возможно. "Я лично, - заметил полковник Кириллин М. Е., рассказывая о Бутовском полигоне, - не исключаю того, что такую систему могли придумать в целях, так скажем, нейтрализации каких-то активных действий людей, которые догадываются, что их везут на расстрел. Но это только предположение, мы можем опираться лишь на документы". В 1938 году Берг обвинялся, как изобретатель "душегубок", но он тогда на следствии это отрицал. В 1956 году при попытке реабилитации Берга это так же не было доказано.
Автозаки, в которые вмещалось 20- 30, иногда до 50 человек, подъезжали к полигону со стороны леса примерно в 1-2 часа ночи. Деревянного забора тогда не было. Зона была огорожена колючей проволокой. Там, где останавливались автозаки, находилась вышка для охраны, устроенная прямо на дереве. Неподалеку виднелись два строения: небольшой каменный дом и длиннейший, метров восьмидесяти в длину деревянный барак. Людей заводили в барак якобы для "санобработки". Непосредственно перед расстрелом объявляли решение, сверяли данные. Делалось это очень тщательно. Наряду с актами на приведение в исполнение приговоров, в документах были обнаружены справки, требующие уточнения места рождения, а нередко и имени-отчества приговоренного.
При той поспешности, с которой велось тогда следствие, не приходится удивляться, что в Бутово для исполнения приговора могли привезти одного брата вместо другого или человека, приговоренного не к расстрелу, а к 8 годам заключения; причиной приостановки казни могло еще служить отсутствие фотографии, по которой сверялась личность приговоренного. Во всех этих случаях исполнение приговора откладывалось, людей возвращали назад в тюрьму. Эта скрупулезность на месте казни иногда действовала в интересах людей, но случаи отмены "высшей меры" были крайне редки; обычно после выяснения недоразумения человек повторно доставлялся на Бутовский полигон для расстрела.
Приведение приговоров в исполнение в Бутово осуществляла одна из так называемых расстрельных команд, в которую, по рассказам и. о. коменданта, входило три-четыре человека, а в дни особо массовых расстрелов число исполнителей возрастало. Один из местных жителей, служивший шофером на автобазе НКВД (а шоферы автобазы НКВД были тогда люди осведомленные), говорил, что весь спецотряд состоял из двенадцати человек. В этот спецотряд входили команды, которые действовали в Бутово, Коммунарке и в Москве, в Варсонофьевском переулке и Лефортовской тюрьме.
Первое время расстрелянных хоронили в небольших отдельных ямах-могильниках. Эти могильники разбросаны по территории Бутовского полигона. Но с августа 1937 года казни в Бутово приняли такие масштабы, что "технологию" пришлось изменить.
С помощью бульдозера-экскаватора вырыли несколько больших рвов, длиной примерно в 500 метров, шириной в 3 метра и глубиной также в 3 метра (рвы реально видны на аэрофотокосмических снимках, которые были сделаны землеустроительными организациями для службы госбезопасности; на снимках четко прослеживаются полосы, означающие измененную структуру почвы на этих участках).
Процедура переклички, сверки с фотографиями и отсеивания людей, в отношении которых возникали какие-либо вопросы и недоумения, продолжалась, вероятно, до рассвета. Как рассказывал и. о. коменданта,
исполнители приговоров в это время находились совершенно изолированно в другом помещении - каменном доме, что стоял неподалеку. К сверке документов исполнители никакого отношения не имели. У них были другие задачи, и они ожидали своего часа.
Приговоренных выводили no-одному из помещения барака. Тут появлялись исполнители, которые принимали их и вели - каждый свою жертву - в глубину полигона в направлении рва. Стреляли на краю рва, в затылок, почти в упор. Тела казненных сбрасывали в ров, устилая ими дно глубокой траншеи.За день редко расстреливали меньше 100 человек. Бывало и 300, и 400, и свыше 500. В феврале 1937 года 28 числа было расстреляно 562 человека.. По словам и. о. коменданта, исполнители пользовались личным оружием, чаще всего приобретенным на гражданской войне; обычно это был пистолет системы "наган", который они считали самым точным, удобным и безотказным.
При расстрелах полагалось присутствие врача и прокурора, но соблюдалось это далеко не всегда. Зато всегда у исполнителей имелась в изобилии водка, которую привозили в Бутово специально в дни расстрелов. По окончании казни заполняли бумаги, ставили подписи, после чего исполнителей, обычно совершенно пьяных, увозили в Москву. Затем к вечеру появлялся человек из местных, чей дом до 50-х годов стоял на территории полигона. Он заводил бульдозер и тонким слоем земли присыпал трупы расстрелянных. На следующий день расстрелов все повторялось сначала.Это была настоящая фабрика смерти.
Если посмотреть на биографии исполнителей, мы увидим, что это все офицеры. Как правило, это были люди с начальным образованием, зато имевшие большой опыт работы в органах, пришедшие туда еще в годы гражданской войны или вскоре после нее. Эти люди были убеждены, что действуют правильно. Их вера в непогрешимость собственных действий основывалась на приказах высшего руководства, подпитывалась оголтелой и злобной прессой, ежедневно изрыгавшей брань в адрес пресловутых "врагов народа".
Но и для таких неразборчивых в средствах и малокультурных людей, какими были исполнители приговоров, все было не так просто, как принято думать.
"Не будем забывать, - говорил полковник Кириллин, - что им приходилось расстреливать и своих, таких же как они, сотрудников НКВД, бывших боевых товарищей по гражданской войне. Понять, почему, например, вчерашний орденоносец, корпусный комиссар А. X. Артузов оказался шпионом чуть ли не десяти разведок, было действительно сложно".
Политическая обстановка в стране создавала тот фон, при котором эти люди могли исполнять приказы, не испытывая при этом больших угрызений совести. И все-таки, как видно из личных дел исполнителей, они умерли в сравнительно молодом возрасте; имеются сведения, что один из них повесился, иные спились. Но и для тех, кто благополучно дожил до старости, их прошлое, связанное хотя бы косвенно с массовыми расстрелами, являлось источником постоянного страха. Из разговоров с и.о. коменданта Московского Управления члены Группы поняли, что он страшно боялся, как бы его семья не узнала когда-нибудь о его причастности к расстрельным акциям (по его словам, сам он лично не принимал участия в расстрелах).
http://www.netda.ru/martirolog/t1/butovo_02.htm 
Бутовский полигон
14 мая 2011, 11:10
![[?]](style_images/view.gif)
нет документов или указаний, где они находятся, подтверждающих этот случай. Есть только фото и странные подробности. 
