Тихий майский вечер. Сын с женой уехали в гости, и в доме, кроме нее, только дети. Екатерина Михайловна до страсти любит такие дни – зачастую даже находит предлог, чтобы обедать в детской. И непременно вечером зовет к себе любимицу, внучку Каташу – послушать детскую болтовню и рассказать сказку.
Каташе пять лет. Она, к тайному сожалению бабушки, пошла не в нее и даже не в свою мать, удивительную красавицу графиню Энгельгардт, а в никогда не виденного ей дедушку, бывшего ротмистра, а затем государственного преступника, Петра Матвеевича Борисова — круглолицая и большеглазая. Екатерина Михайловна была недовольна тем, что внучку назвали по ней, умоляла сына не делать этого, предсказывала злую судьбу новой Екатерине Борисовой. Невестка, посмотрела тогда на нее с жалостью и, спокойно улыбнувшись, сказала: «Maman, мы с Александром давно так решили – старшую дочь назовем Екатериной. Да, и мы хотели бы попросить вас стать крестной матерью внучки и заботиться о ее духовном воспитании. Боюсь, я не слишком хорошо умею молиться...» Екатерина Михайловна была так счастлива, что не только не напомнила о своих годах и здоровье, что она делала уже двадцать лет при каждом удобном случае, но и забыла задать вопрос, пришедший ей в голову – как же сын с невесткой решили назвать старшего сына. Год назад гордый отец сообщил о своем намерении назвать сына Петром, по деду – и Екатерина Михайловна, выслушав его восторженные слова, спокойно сказала, что сейчас она встанет с кресел, бросится перед ним на колени и станет умолять его не называть так сына, не создавать второго Петра Борисова, и ее совершенно не тревожит, как он будет объяснять жене, почему мать скончалась у него в ногах. Александр очевидно хотел предложить имена рано умерших своих братьев, но не решился, и так его наследник стал Георгием.
Каташа уже прочитала недавно выученное стихотворение (вот скажи Екатерине Михайловне кто-нибудь в юности, что она разрешит своим внукам читать Пушкина!.. этого-то бонвивана, который, говорят, в гости к почтенному семейству с тремя дочерьми как-то явился в кисейных панталонах! Полвека прошло – и вот, ее внучка стихи господина Пушкина учит), а теперь устроилась за столом и рисовала, что-то про себя приговаривая. «Вот море... а бочка плывет... а вот и дуб... Бабушка, нарисуйте лебедя!»
- Деточка, я уж давно рисовать не могу – руки так не двигаются. А хочешь, - быстро сказала она, едва увидев недовольство на лице внучки, - я расскажу тебе сказку про лебедей?
- Хочу! – и Каташа быстро села на скамеечку у бабушкиного кресла.
- Жила-была в одном королевстве принцесса Элиза, и было у нее одиннадцать братьев. Элиза была очень хорошей и послушной девочкой, братья ее любили и всегда играли вместе. Но случилось у них горе – умерла королева, их мама, а король, их отец, женился на другой. Мачеха сразу невзлюбила пасынков, и даже обвинила их в том, что они злоумышляют на жизнь своего отца.
Дверь кабинета тихонько скрипнула. Каташа обернулась, потом радостно всплеснула руками, и Екатерина Михайловна едва успела поднести палец к губам. Анна Константиновна, графиня Энгельгардт, проще говоря - восьмилетняя Анета, падчерица ее сына (Екатерина Михайловна от души надеялась, что падчерица — роман сына с графиней Энгельгардт начался еще при жизни графа и до рождения Анеты), была гордой и молчаливой, и сразу ушла бы, если бы на нее обратили внимание. Сейчас она, судя по шелесту платья, тихо села в уголок за диваном. Там специально для нее положена подушка, но Анета об этом не догадывается.
А в сказке, кажется, было что-то не так, но ничего, Каташа пока эту сказку не знает. Память уже подводит...
- «Летите черными воронами далеко-далеко за море, если у вас такие черные мысли!» - сказала мачеха, она была колдуньей. Но мысли братьев были светлыми, и они превратились в белых лебедей. И вот они улетели за море, а Элиза осталась одна. Ах, как ей было тоскливо одной в пустых комнатах без любимых братьев! А вскоре злая мачеха выгнала ее в темный лес. Там-то и бродила бедная Элиза, и было ей страшно и одиноко. Но однажды она заснула на полянке, и вдруг проснулась от шума крыльев. На поляну спустились все одиннадцать лебедей. Она сразу поняла, что это ее братья. Но настало утро, они улетели, и она снова осталась одна.
- Ей это приснилось? – вдруг спросила Анета.
- Может быть, и приснилось, – И Екатерина Михайловна невольно подумала, что в ее время дети верили в сказки. — Весь тот день Элиза плакала и молилась, чтобы узнать, как помочь своим братьям. А на следующую ночь ей приснилась старая колдунья. Она сказала: «Ты должна пойти на кладбище, нарвать там крапивы и сплести из нее рубашки для каждого из своих братьев. И тебе нельзя будет говорить ни слова с самого этого дня и пока ты не кончишь работу». Элиза следующей ночью пошла на старое заброшенное кладбище, нарвала там крапивы и принялась за работу. Крапива колола ее нежные руки, работа была непривычной, Элиза плакала, но не говорила ни слова. Она помнила, что должна лишь молчать и трудиться, ибо только так она поможет своим любимым братьям. А ночью ей снова снились братья-лебеди, и они упрекали ее в том, что она медленно работает, и, наверное, не хочет им помочь...
- Вы же сказали, они ее любили – зачем же обижали? – снова перебила ее Анета. Ах, значит, она стояла под дверью и слышала начало сказки... Нехорошо получилось со злой мачехой — Анета и так не чувствует себя своей в семье Борисовых — но что уж поделать.
- А ты не перебивай, ma chere, а лучше слушай. Как-то раз молодой король из другой страны встретил в лесу Элизу, увидел, как она прекрасна, и полюбил ее, хотя она не сказала ему ни слова и он думал, что она немая. Король привез Элизу во дворец и сказал королеве, своей матери, что вот он нашел себе невесту. Невзлюбила королева-мать Элизу, а Элиза и слова не могла сказать в свою защиту. И все продолжала плести рубашки, потому что крапиву она привезла с собой. Но вот беда! Крапива скоро закончилась, а рубашки еще не были готовы. И тогда она решилась, и тайно ночью пошла на кладбище, чтобы набрать крапивы. Но священник, верный слуга королевы-матери, прокрался за ней и увидел, куда она идет. И утром ее позвали на суд – там был и молодой король, ее жених, и королева-мать, и священник. Она сперва не боялась, потому что помнила, что у них в замке тоже был священник, очень добрый, и она ходила к нему плакать, когда ее братья улетели за море. Но этот священник был суровым, и он назвал ее ведьмой, и рассказал всем, что она-де ходила на кладбище, и сидела около могил, и все смотрела и смотрела на них...
Анета вздохнула, но уже не прервала сказку – хорошая девочка, послушная. И ведь права она, не было там про могилы.
-...А потом встала и начала рвать крапиву. Тогда бедную Элизу повезли на казнь. А она все продолжала ткать рубашки, хотя вся толпа смеялась над ней и называла ведьмой. И не было у нее ни одного друга, кто бы помог ей... Но вдруг с неба прямо на площадь опустились лебеди, и она набросила на них готовые рубашки, и они превратились в прекрасных юношей.
«Только у младшего осталось лебединое крыло», - шепотом проговорила Ани.
Слаба стала Екатерина Михайловна и стара. Вот, забыла про лебединое крыло. Да и устала от длинной сказки. Пора бы уже на покой...
- А теперь идите спать. Подойдите ко мне, скажите «доброй ночи» - и ступайте в детскую.
Каташа вскочила, поцеловала бабушке руку и тут же убежала. Анета медленно подошла, посмотрела ей в лицо, казалось, хотела заговорить – но не решилась. Так же медленно повернулась и вышла.

***
- Папенька, а Катя стихи пишет! – вредным голоском пропищала Маша. Катя вздрогнула и быстро перевернула лист бумаги, на котором давно высохли чернила.
- Что ж, это ведь очень хорошо. Покажешь, Катюша? – Катя отчаянно замотала головой. – Как знаешь. А что это у тебя здесь – неужели ты читаешь для вдохновения? Наверное, наоборот, споришь? Правильно, Катя, одобряю. «Други, вы слышите ль крик оглушительный? Сдайтесь, певцы и художники, кстати ли вымысли ваши в наш век положительный? Много ли вас остается, мечтатели?»
Отец взял томик «Отечественных записок» - Катя так и обмерла. Они, разумеется, раскрылись на не раз читанной поэме «Дедушка». Александр Петрович тут же прервал свой наставительный монолог с декламацией. На его лице отражались, кажется, все повороты сюжета. Вот портрет дедушки... Вот он приезжает... «И Петербург, и Читу», проговорил он про себя.
- И что же ты писала, Катюша? – спросил он совсем другим голосом. Девочка перевернула лист. На листе крупными отчетливыми буквами было выведено – «Бабушка».
Дальше все было густо перечеркнуто и закапано чернилами, хотя Катя уже давно писала чисто и ровно – бабушки, Екатерины Михайловны, уже семь лет как нет в живых, а то как бы она радовалась!
Можно было разобрать отдельные строчки. «Красивый и бравый гусар», «она верно ждала», «и старшего (сверху читалось «младшего») сына снесли на погост», «поздно, сказал ей священник».
Александр Петрович впервые в жизни задумался, что его старшая дочь, хорошенькая и слегка пустенькая Катя, размышляет о чем-то всерьез. Ведь ей никто ничего не рассказывал – она что-то слышала в разговорах взрослых, но запомнила, и вот, пытается теперь записать. Он вспомнил портрет молодого отца, который мать всегда первым делом перевозила из дома в дом. Вспомнил, как сидел в саду рядом с креслом своего брата-близнеца Пашеньки, который тогда уже не вставал – его вывезли на час подышать воздухом. И читал ему вслух письмо от отца — в письме отчетливо даже для детей читался упрек — «маменька любит вас более самой жизни, и когда вы вырастете, то узнаете, сколь великую жертву она принесла, а про папеньку вашего помните лишь всегда, что он существует на свете и молится о вас». «Саша, не обижайся на него! Он ведь не знает, как я болен... И хорошо, не надо его тревожить». Вспомнил, как играл со Славой Якушкиным, пока мама беседовала с Анастасией Васильевной – и закаменевшее лицо матери по дороге домой, и вырвавшуюся у нее фразу: «Отец Петр говорит – поздно, больше не дадут разрешения». «Что, maman?» «Ничего, ничего, Сашенька. Беги, малыш, играй. Летом поедем с тобой в Теребони снова, хочешь? А на Рождество елочку тебе сделаем, Славу пригласим приехать, и Еню маленького...» Он только через много лет узнал, что Анастасия Васильевна Якушкина тогда решилась ехать к супругу в Сибирь, но ей уже не дали разрешения, и отец Петр Мысловский, настоятель Казанского собора, сказал, что и не дадут более никому — и понял, что его мать до той самой поры разрывалась пополам, не могла окончательно успокоиться, пока решение не было принято за нее. Да, и впрямь, несколько лет назад пересказывал это жене – а Катюша слышала и запомнила.
- Не получается написать так хорошо, как у господина Некрасова! – в раздражении и со слезами в голосе сказала Катя. – А ведь он не то пишет... Не только так было, как у него!
Не только так было, доченька. Твой дедушка не вернулся из Сибири. Твоя бабушка не поехала за ним в Сибирь, как княгини Волконская и Трубецкая, о которых с таким восторгом писал тот же поэт в другой поэме. Они иначе жили, не так, как господин Некрасов пишет. Только ты это сама должна понять.
- Вырастешь, Катя, напишешь, - вслух произнес Александр Петрович, потрепал по голове тихо сидящую Машеньку и вышел из детской.