- А, Павел Андреевич, - женщина в приёмной радушно улыбнулась, - проходите, присаживайтесь.

Вообще-то у Павла Андреевича уже накопилось много вопросов к этому моменту, но он сам всю жизнь проработал в различных ведомствах и знал, как утомляет бесконечное любопытство посетителей, поэтому решил пока промолчать. Хотя бы из чиновничьей солидарности.

- Как вам у нас? - поинтересовалась женщина, открывая тощую папку с бумагами.
- Замечательно! - совершенно искренне ответил Павел Андреевич. Он уже успел оглядеться: заметил и просторное светлое помещение, и белую мебель, и идеальную чистоту. Особенно ему приглянулись длиннющие стеллажи с документами в аккуратных папках, разложенных в алфавитном порядке. Всё, как он любил.

- Ну, начнём? – женщина принялась заполнять документы. - Так, Голубев Павел Андреевич, не женат, детей нет, дата рождения…, - она сверилась с календарем, - второе ноября две тысячи семнадцатого года…
- Постойте, у меня день рождения восемнадцатого апреля! Пятьдесят шестого года! - заволновался Павел Андреевич.
- Это уже не имеет значения, - лучезарно улыбнулась его собеседница, - ту дату мы аннулируем. Так, родственные связи: мать, Голубева Анна Семеновна, у нас в системе уже, карточка заполнена. Отец, Голубев Андрей Сергеевич, данных пока нет, - женщина что-то проверила в компьютере и удовлетворенно кивнула, - ага, он скоро к нам поступит, восемнадцатого ноября, если точно. Так, ваше последнее место работы вне системы: министерство транспорта, отдел кадров. Ой, так вы, значит, кадровиком были? Нам как раз такие люди здесь нужны!

При мысли о работе Павел Андреевич вздохнул. Он действительно много лет проработал в кадрах. Ему нравился запах бумаг и работающего картриджа, шершавая поверхность папок «Дело» и остро наточенные карандаши в стакане. Он любил возиться с документами, и даже в архиве – комнатке два на два метра – чувствовал себя уютно. И всё бы было хорошо, если бы не эта вечная, раздражающая суета. Во-первых, женщины в отделе. Под конец дня Павлу Андреевичу хотелось выть от обсуждения кофточек, помад, детских соплей и какашек, рецептов, школьных учителей и нерадивых мужей. Во-вторых, сотрудники. Дайте копию трудовой книжки, возьмите документы на путевку, заверьте справку для бухгалтерии, оформите выписку из приказа. Всё это ужасно его отвлекало. Вот поэтому-то Павел Андреевич и решился после Нового года выходить-таки на пенсию.

- Постойте! – вдруг осенило его. – Почему это «был»? Меня, что, уволили? На пенсию выперли? В нарушение трудового права?

Павел Андреевич распалялся всё больше и больше и понял, что уже не может сдерживаться:
- И вообще! Вы можете мне объяснить, что здесь происходит? Где я вообще?

Женщина подняла на него удивленные глаза. Потом она сняла телефонную трубку и позвонила кому-то:
- Тут к нам Голубев поступил, да, Павел Андреевич. А какова причина его… э-э-э, поступления в систему? Да, да… ну, так я и думала. А почему через нас тогда? Ну, как через кого? Через внезапников, например. Отдел несчастных случаев или кто у них там еще. Да, я знаю, что тромб – это не несчастный случай. Ладно, разберемся.

Она положила трубку и пригладила волосы.
- В общем, Павел Андреевич, тут такое дело. Не знаю, как вам сказать. Наш отдел к такому не готовят, у нас и психологов-то нет, чтоб такое сообщать. Но… в общем, вы умерли.

И она испуганно посмотрела на Голубева. Некоторое время он молчал и задумчиво тёр подбородок. А потом спросил:
- Вы сказали, вам кадровики нужны?
- Очень нужны, - обрадовалась женщина. – Вы знаете, у нас хорошо тут, тихо. Бонусы всякие, отпроситься всегда можно, только вот пропуск сделаем, выход через сон. И день рождения же у вас сегодня, а я вас не поздравила даже, мы сейчас соберем всех, и маму вашу позовем, и друзей, кто уже в системе…

Она всё болтала и болтала, но Павел Андреевич не слушал: он обдумывал, как введёт здесь новый учёт, и переставит стеллажи, и переложит папки. И никто отвлекать не будет. Кажется, он, наконец-то, на своем месте.