Что-то еще, товарищ Новосельцев?
Sюзер
» обо мне «
дневник
Сообщений: 70741
Регистрация: 10.10.01
 |
Он не помнил себя серым клубком шерсти, как цыпленок не помнит себя желтком. Желток может сделаться гоголем-моголем, яичницей или омлетом, а клубок с легкостью мог стать носочками или шапочкой с помпоном. Конечно, согревать детские ножки и укрывать макушку - тоже благородное дело, но через год-другой Маленькая Девочка выросла бы из бабушкиного подарка, и мама отправила бы его донашивать троюродной племяннице в Камышин. На том бы и завершился наш рассказ. Но все вышло иначе.
Морозным декабрьским вечером, когда бабушка, усевшись в потертом кресле перед телевизором, взялась за спицы, суждено было появиться на свет именно, ему, серому шарфику.
Строго говоря, появился он не сразу. Цыпленок вылупляется быстро, а шарфик под тихое позвякивание спиц успел, вечер за вечером, посмотреть дюжину серий «Семнадцати мгновений весны», прежде чем приобрел законченный вид. Он даже не знал, какое из «мгновений» должно считаться моментом его рождения. Впрочем, этот вопрос его мало интересовал.
Шарфик хорошо помнил, как бабушка отложила спицы, таинственно улыбнулась, завернула его в шуршащую оберточную бумагу и отнесла под елку. Сквозь щелку были видны разноцветные огонечки гирлянды, искрящиеся стеклянные шары, гномы, домики, шишки, сосульки... Шарфик любовался, он чувствовал себя счастливее всех на свете.
Он помнил раннее утро, когда детские ручонки торопливо сорвали с него бумагу, помнил маленький носик, ткнувшийся в его шерстяной бок.
Он помнил себя повязанным назад, за спину Маленькой Девочки. Мама держала его за концы, помогая дочке сохранять равновесие. После каждой прогулки тело шарфика ныло от растяжения, казалось, повторения подобной пытки ему не выдержать. Но проходила ночь, боль забывалась, и наутро он опять был готов на любые жертвы ради своей маленькой хозяйки.
Каждый день шарфик слышал сборы в прихожей и предвкушал, что вот-вот быстрая мамина рука вынет его с полки и повяжет поверх детской шубки, узлом назад. Однажды утром, как всегда, раздались знакомые звуки, потом хлопнула дверь, ключ повернулся в замке, а шарфик так и остался лежать на полке. Он весь сжался от горя, лежал в оцепенении до тех пор, пока вернувшаяся с прогулки мамина беретка с неуместной радостью не сообщила шапкам и перчаткам новость: пришла весна! Она ликовала, а для шарфика потекли долгие унылые месяцы одиночества в томительном ожидании новой зимы.
Через год мамины руки снова достали шарфик с полки и повязали Маленькой Девочке, но уже не за спину, а впереди. Каким счастливым чувствовал себя шарфик! Как весело он встряхивал бахромой, красуясь на груди у хозяйки! Но самым замечательным сюрпризом было то, что его больше не тянули за концы. За лето девочка подросла, ей уже не нужна была поддержка, маленькие ножки ступали по снегу легко и уверенно.
Следющая зима запомнилась шарфику особенно ярким событием: ему впервые случилось попробовать мороженое. Это оказалось не так-то просто: несколько попыток закончились неудачей, и только благодаря порыву ветра удалось изловчиться и окунуть пушистые ворсинки в вафельный стаканчик. Увы, наслаждение длилось недолго. Уверенная мамина рука тут же смахнула белую сладость носовым платком. Шарфик надеялся сохранить хотя бы послевкусие, но по возвращении домой был подвергнут унизительной стирке в теплой пене.
С тех пор всякий раз, когда шарфику удавалось тайком слизнуть повидла с пирожка или хлебнуть сладкого чаю (а случалось это, как вы понимаете, не слишком часто), его непременно мыли или стирали. Так что обитатели верхней полки шкафа, куда шарфик возвращался неизменно чистым и высушенным, упрямо не верили его рассказам. За несколько зим он смог лишь пару раз сохранить в своих узелках несколько хлебных крошек, но кого этим можно удивить?
Однажды вечером, когда шарфик, свернувшись калачиком, сладко спал, дверь шкафа отворилась, и чья-то рука принялась шарить на полке. Не успел шарфик опомниться, как его выдернули наружу; яркий электрический свет ослепил, и перед его испуганным взором блестнули ножницы. Пушистая бахрома посыпалась на пол, и он уже готов был проститься с жизнью, но ножницы вдруг исчезли так же неожиданно, как и появились. Немного успокоившись, шарфик узнал бабушку, ее кресло, зеленый торшер, и давние воспоминания детства нахлынули теплым потоком. Тот же зимний вечер за окном, те же разноцветные огоньки елки, вот только вместо «Семнадцати мгновений» с экрана улыбалась блондинка, которую кудрявый брюнет называл странным именем Иден.
В руках у бабушки снова замелькали спицы, и там, где еще недавно висела слегка свалявшаяся бахрома, ряд за рядом стали появляться две темно-бордовые полосы. Так прошло несколько вечеров, пока изрядно повзрослевший шарф с новой бахромой не вернулся на свою полку, так и не узнав, чем закончился фильм, и состоялась ли свадьба.
Шли годы. Маленькая Девочка давно уже повязывала шарф самостоятельно, а в школе без церемоний заталкивала его в рукав. В рукаве было душно, особенно раздражало тесное соседство мохнатой шапки, которая почему-то считала себя здесь главной. Как же, ведь она ездит на голове у хозяйки и видит дальше! Шарф не любил споров и не вступал в пререкания, он слушал болтливую шапку молча, не перебивая, по пять-шесть уроков подряд, а потом и во время занятий в музыкальной школе. Он научился думать о своем. Он научился мечтать.
Больше всего шарф любил развеваться от быстрого бега Маленькой Девочки и ловить на лету снежинки. Ему нравились каштановые локоны, рассыпавшиеся колечками по его серой шерсти. Он прощал небрежность, с которой хозяйка порой закатывала его бордовые концы в снежную бабу, не сердился, когда она смахивала бахромой снег с качелей. Он согревал ее тонкие музыкальные пальцы, если ей случалось потерять перчатку...
Он помнил Вовку. Помнил, как Маленькая Девочка, которая давно уже не была маленькой, стыдливо перебирала тонкими пальцами бахрому, а Вовка нес ее портфель или футляр с виолончелью и говорил о звездах, о далеких галактиках. Шарф помнил, как они ехали в трамвае, и он согревал пальцы обоих. Перчатки преспокойно лежали в карманах и ни о чем не догадывались, а он, шарф, знал все, о чем шептались руки мальчика и девочки. Он никому не скажет. Он умеет хранить тайны.
А потом... Эта зазнайка Рыбникова никогда ему не нравилась. Угораздило ее войти в трамвай, в ИХ трамвай! Она смерила ребят таким взглядом, что пальцы тут же расстались. Шарф изо всех сил старался их соединить, и ничего не мог поделать.
Вовку он больше не видел. Девочка стала подолгу слушать Рыбникову, первую красавицу класса. Шарф смутно понимал, что именно эта задавака виновата в исчезновении Вовки, и однажды решился дать ей пощечину, но не рассчитал силу ветра и не смог дотянуться. Рыбникова грубо схватила его за бахрому и процедила: «Сколько лет ты носишь эти обноски?» Маленькая Девочка ничего не ответила...
Вскоре наступила весна, шарф привычно свернулся на полке и отдался во власть воспоминаний. Он старался не думать о Рыбниковой и мечтать только о хорошем. Поначалу это было трудно, но время стирает обиды, и к средине лета шарф смог простить и забыть. Теперь ему снились только добрые, белые сны. Ему снилось, что Вовка снова держит Девочку за пальцы, а она смеется, откинув назад длинные вьющиеся волосы, перехваченные белой лентой, и платье на ней тоже белое, вроде того, что она носит дома, только новое и сияющее, как свежевыпавший снег.
Его снам не мешала болтовня шапок, перчаток и береток, он не обращал внимания на их бабьи сплетни. Но вот пришла осень, и сквозь дрему шарф услышал, как стали выходить на прогулку сначала косынки, следом беретки, и им овладело радостное предвкушение своей очереди.
Однако время шло, а Девочка о нем не вспоминала. Лежавшая рядом мохнатая шапка тоже начала беспокоиться, шумно выражая недовольство. Шарф был молчалив и терпеливо ждал. Он лежал в дальнем углу полки, оттесненный кепками, панамками и косынками, и потому последним из всех узнал, что в доме появился новенький. Об этом заграничном франте только и было разговору, но старый шарф привык пропускать болтовню мимо ушей, и не сразу понял, о чем ему толкует соседка, мохнатая шапка. И даже когда понял, не поверил.
Между тем, стояла уже зима. Вы наверняка знаете, что у зимней одежды прекрасно развито чувство сезона: стоит наступить холодам, как она места себе не находит, так и рвется из шкафа наружу. Шарф прекрасно понимал, что его сезон уже наступил, но упорно не верил слухам о новичке и утешал себя тем, что, возможно, в этом году выдалась аномально теплая осень. Однако время шло, и когда в доме запахло елкой, в шерстяной душе шарфа поселились сомнения.
Промучившись без сна всю ночь, он принял решение потихоньку продвинуться к краю полки. Ни одна вещь до сих пор не отваживалась на такое отчаянное предприятие, и уж конечно, никто не ожидал подобной смелости от потрепанного старого шарфа.
Путешествие заняло несколько дней. Протискиваясь между перчаток и шапок, шарф, сантиметр за сантиметром, двигался к заветной цели. Отодвинув папину ушанку, он выполз, наконец, на открытое пространство, но не увидел здесь ровно ничего нового. Радость, недоумение и надежда овладели им. Он подумал, что не напрасно преодолел такое расстояние, что теперь-то уж его непременно вспомнят, наденут и выведут на улицу. В это самое мгновение щелкнул замок, открылась дверь, и в прихожей вспыхнул свет. Замерев в радостном ожидании, шарф глянул на хозяйку — это была она. Но что это! Ее шею обнимал морковно-полосатый длинный иностранец, голову украшала такая же шапочка, а с тонких пальцев она стягивала оранжевые перчатки. Через минуту все они шлепнулись на полку, прямо на спину старому шарфу, обдав его брызгами растаявших снежинок, таких любимых и таких далеких...
Шарф долго лежал, ничего не видя и не слыша. Он был оглушен происшедшим. Его Девочка, которую он знал с первых шагов, больше ему не принадлежала. Что знает о ней этот выскочка? Сможет ли он позаботиться о ней? Да и захочет ли? Глубоко подавленный и растерянный, он не сразу уловил нить разговора, который вели между собой новенькие. А те оживленно обсуждали какого-то Артура. Новый шарф, поигрывая лейблом «Marks&Spenser», хвастался шапке, что может по запаху определить марку артуровых сигарет. Шапка нахваливала ароматный кофе, которым Артур угощал хозяйку в студенческом кафе. Перчатки и вовсе мололи всякий вздор про сильные руки, широкие плечи и модную кожаную куртку пресловутого Артура. Старик-шарф с ужасом понял, что все его летние сны были лишь мечтами, что Вовке, как и ему, нет больше места в жизни Девочки. Он пал духом и больше уже ни о чем не думал...
Время шло, на полке появлялись новые шапки и шарфики, постепенно оттесняя старичка в дальний угол. Он не считал, сколько зим минуло со дня его памятного путешествия, может быть, десять, а может двадцать или тридцать. Однажды постаревшие мамины руки выгребли с полки всю старую одежду, упаковали в коробку вместе с платьями, кофтами и сапожками, и отвезли в социальный приют. Неделю коробка простояла без движения, потом шумные болтливые нянечки рассортировали вещи, выстирали и развесили сушить на протянутой через двор веревке. Старый шарф не замечал ничего вокруг, и даже прикосновение снежинок не пробуждало воспоминаний в его помертвевшей душе. Поэтому он не заметил, как замер у окна с чашкой в руке лысоватый мужчина, как поспешно он набросил пальто и вышел во двор. Шершавая мужская рука освободила старый шарф от прищепок и бережно поднесла к губам...
Так шарф оказался в нижнем ящике письменного стола в директорском кабинете. В ящике больше ничего не было, кроме сложенных пополам листков плотной бумаги с напечатанным текстом. Читать шарф не умел, зато хорошо знал витиевато изогнутый скрипичный ключ, под которым было нарисовано красивое здание с колоннами. Часто вечерами директор выдвигал ящик, клал шарф к себе на колени и подолгу молча смотрел то на него, то на эти листки.
Поначалу шарф не волновали странные события, изменившие его жизнь. Казалось, все чувства в нем умерли, окаменели. Но время шло, и что-то начало оттаивать в душе старого шарфа. Каким-то непостижимым образом он стал нужным этому молчаливому мужчине со смутно знакомыми руками. Старый шарф понемногу стал испытывать к директору необъяснимую нежность.
Так прошло два года. Шарф привык к новому распорядку жизни и с трепетом ждал вечера в надежде на встречу со своим странноватым другом. И вот однажды ящик неожиданно открылся ясным белым днем. Отвыкший от солнечного света шарф удивленно вздрогнул. Бережно вынув его из ящика, директор задержался на пару секунд, затем порывисто приложил к губам и быстро вышел из кабинета.
В вестибюле у окна стояла черноглазая девочка в поношенном пальтишке и вязаной шапочке. Это была совсем другая девочка, но шарф сразу как-то сжался от сочувствия к ее худенькой фигурке. Захотелось обнять ее и согреть. К его огромной радости, директор подошел к девочке, присел перед ней на корточки и повязал тоненькую детскую шею старым шарфом. Через пару секунд шарф оказался на свежем морозном воздухе, и колкие снежинки холодили его серую шерсть. Шарф ликовал: он снова был участником детских игр! Изо дня в день он лепил снежных баб или вихрем несся с горки, кружился на льду или барахтался в сугробе вместе со своей новой хозяйкой. Однажды он заметил у окна задумчивого директора, и весело махнул ему бахромой.
Как-то вечером, когда шарф нежился на теплой батарее, сбрасывая комочки налипшего снега, в вестибюле царило непривычное оживление. Педагоги и воспитатели суетились, нарядные дети пробегали туда-сюда, вертелись вокруг высокой, под самый потолок, елки. Охранник и нянечки расставляли рядами стулья. Директор кидался то к одному, то к другому, давал указания, рассаживал детей. Шарф с любопытством наблюдал за всей этой неразберихой, силясь понять, чем она вызвана. В это время в дверях показалась стройная дама с каштановыми волосами, в руках она несла большой черный футляр. Ее лица шарф не видел, но футляр узнал сразу, и сердце защемила горькая тоска.
С первыми звуками виолончели шарф зарыдал всеми каплями еще не растаявшего снега. И пусть это была не та музыка, которую Маленькая Девочка играла в детстве, а фигуру виолончелистки загораживала убого украшенная елка, каким-то непостижимым шестым чувством шарф сразу узнал свою прежнюю хозяйку. Если бы он мог, то спрыгнул бы с батареи и помчался к ней со всех ног. Но увы, ходить он не умел, а ползать, как когда-то в юности, давно уже разучился.
Концерт подходил к концу. Шарф был близок к отчаянию: неужели она, его Маленькая Девочка, просто уйдет, и он никогда больше ее не увидит? Уйдет, так и не заметив его, лежащего на батарее в раздевалке? Конечно не заметит. Мало ли шапок, шарфов и варежек сохнет вокруг него! Смешно надеяться, что она войдет в раздевалку и станет разыскивать какой-то старый шарф среди мокрой одежды.
Музыка умолкла. Раздались аплодисменты, гул детских голосов, радостные возгласы. Потом все стихло и виолончель зазвучала снова. Вдруг шарф увидел в тени вешалок свою новую черноглазую хозяйку, поспешно надевающую пальто и шапку. Девочка взяла с батареи старый шарф, набросила на шею и тихонько выскользнула на улицу.
У подъезда приюта стояла серебристая «Фабия». Девочка вытащила из кармана обрывок веревки и, присев на корточки, привязала его к металлическому крючку под бампером. Другой конец веревки она попыталась привязать к стволу дерева, но обрывок не дотягивался даже до стоящей по соседству директорской «восьмерки». Она потянула сильнее - узелок лопнул, ветхая веревка не выдержала. Из ярко освещенных окон приюта снова послышались аплодисменты. Девочка оглянулась, быстро сдернула с шеи шарф и торопливо привязала к крючку. Потом озябшими пальцами продела другой конец шарфа в петлю под бампером «восьмерки», затянула узел и поспешно скрылась между покосившихся деревянных сараев во дворе. Шарф был потрясен происходящим, но надежда еще раз увидеть свою первую и единственную хозяйку не давала думать ни о чем ином.
Ждать пришлось недолго. Через несколько минут дама с черным футляром вышла из дверей приюта в сопровождении завуча и завхоза, уговаривавших ее остаться на чай. Она благодарила и отказывалась, ссылаясь на усталость после четвертого за этот день благотворительного концерта. Шарф, как завороженный, любовался своей Маленькой Девочкой, ловил каждое ее слово.
Положив футляр на заднее сиденье, женщина села в машину и завела мотор. Шарф больше не мог ее видеть, но всеми силами хотел удержать, не дать навсегда уехать из своей жизни. Больше всего ему хотелось сейчас стать канатом, стальным тросом, он понимал, что его старческой силы не хватит, чтобы противостоять семи десяткам лошадиных сил, скрытых под капотом. Машина сдвинулась с места, шарф выпрямился, почувствовал, как натянулись шерстяные нити, и понял, что это последний миг, сейчас все кончится. Вдруг узел, затянутый под бампером «Фабии», ослаб, соскальзывая и развязываясь. Он успел подумать, что это спасет ему жизнь, но в то же мгновение увидел в тени сарая черные, умоляющие глаза девочки, и изо всех сил сжал узлы, затянув их намертво. Машина дала газ, рванулась перед, и в тот же миг шерстяные нити треснули. Последнее, что он увидел - темный силуэт прильнувшего к окну директора с прижатыми к вискам ладонями.
…
Шарф очнулся в темноте. Было душно и немного колко, рядом лежало что-то круглое и гладкое. Темнота длилась, казалось, целую вечность. Лишь почувствовав приближение зимы (а вы ведь помните, что у зимних вещей отличное чувство сезона), шарф понял, что вечность была всего-навсего летом.
В конце декабря темнота вдруг дрогнула, закачалась и распалась. Крышка картонной коробки поднялась, и шарф увидел радостное детское лицо, в котором узнал свою черноглазую хозяйку.
- Мама, гляди, тут еще шарики, золотые!
Девичья рука вынула из коробки сияющий елочный шар, и шарф понял, чем были гладкие круглые предметы, прижимавшиеся к нему в темноте.
- Ты нашла их, мое золотко! - послышался женский голос, дороже которого для шарфа не было ничего на свете, - Это мои любимые, бабушкины. Красивые, правда?
Через минуту шарики весело засверкали на ветках, а старый шарф с аккуратным швом посередине был бережно уложен на вату возле коробок с подарками.
- Папа, помоги, я не могу дотянуться до верхушки!
На зов ребенка в комнату вошел директор. Двумя руками он поднял девочку, и звезда засияла над пышно украшенной елкой.
- Осторожно, Володя, держи крепче! - женщина успокоилась, только когда детские ножки коснулись пола.
Она подошла к мужу и склонила голову на его плечо. Не сводя глаз с зеленой красавицы, посреди комнаты, обнявшись, стояли три счастливых человека: директор, виолончелистка и черноглазая девочка. Загадочно мерцали огоньки гирлянды, искрились стеклянные шары, гномы, домики, шишки, сосульки... Шарф понял, что по Чьей-то высшей воле именно он связал воедино этих людей, и почувствовал себя счастливее всех на свете.
-------------------------------------
Сказали "спасибо": 1 раз(а) |
Шарф, конкурс святочного рассказа 2011-2012
Материнство › Дом и семья › Увлечения и хобби › Литературная гостиная › Конкур© рассказов › Архив литературных конкурсов
23 дек 2011, 12:39
