*
новичок
» обо мне «
дневник
Сообщений: 7
Регистрация: 11.06.18
 |
Часть V
Ты думаешь, что всё, что он ни делает, он делает, потому что любит тебя. Даже если это очевидная манипуляция и психологическое насилие. Всё равно. Щетинин хорошо изучил детей и мог легко просчитать реакцию. Именно поэтому самыми преданными адептами становились дети, пришедшие в возрасте от 10 до 16 лет. Все, кто был старше, включая преподавателей, не подчинялись ему так безропотно, и поэтому периодически возникали конфликты с кем-нибудь из педагогического коллектива или с «друзьями» Центра со стороны — например, с родителями и священниками Древлеправославной церкви (староверы из г. Приморско-Ахтарска) или с преподавателями Шуйского и Армавирского пединститутов, филиалы которых были открыты в Центре. Тут обаяние Михаила Петровича давало сбой, потому как педагогов не устраивало, что многие предметы трактовались «по сердцу» и учитель музыки вмешивался в учебный процесс, требуя от студентов учить собственные трактовки, а не факты академической науки. Конечно, после этого преподаватели резко переходили в разряд «чужих», «не наших» людей. Звание академика РАО, которое звучно презентовалось каждому вновь прибывшему коллеге, родителю или корреспонденту, по факту не было подтверждено публикациями в научных журналах (только одним полухудожественным произведением «Объять необъятное: Записки педагога») и не имело отношения к специальным дисциплинам вузовских программ.
Период «стимул — реакция» — переходный. Он определяет, сломаешься ли ты и станешь «своим», без рассуждения принимающим всё, либо в итоге не выдержишь и уйдёшь. Тоже покорёженный, но всё-таки имея право на своё. Длится период долго, может, несколько лет. Почему не возникает желания уйти сразу, как только ты начинаешь систематически недосыпать и быть виноватым за то, что заболел и не поехал собирать яблоки? Потому что внутри — в мыслях и на эмоциональном уровне — к этому моменту укоренилась прочная уверенность в двух вещах. Первое: во всём, что ты видишь как плохое, виноват только ты один, а Центр не имеет никаких недостатков. Второе: только в Центре настоящая жизнь, истинная Россия, за пределами — всё не то, серое, безвкусное, люди не понимают истины, которая открыта только здесь. Там — всё неправильное, злое и против тебя. Если ты туда идёшь, ты предаёшь Россию и навсегда теряешь самое главное в жизни. Ты предатель. Поэтому единственно возможный вариант — адаптироваться к жизни внутри этого мирка, пытаясь вернуть то золотое время, когда тебя все любили, а Щетинин одобрял каждый твой шаг. Альтернативы особо-то и нет: не будешь делать как велит Сам и принято в школе — духовно погибнешь. «Нет меня, коль обрываю связь». Психологически выйти очень трудно, почти невозможно. Изо всех сил пытаешься «состояться», заслужить доброе слово, и так радуешься, если заслужил (например, возвёл кирпичную стену в рекордные сроки). Когда уезжаешь на время домой, тянет в Текос со страшной силой, мысли об уходе отталкиваешь от себя как недопустимые: ведь уходя оттуда, ты отрекаешься от единомышленников, предаёшь дело служения России (больше ей служить-то негде!), да и где ты ещё найдёшь такого великого наставника, как Щетинин?!
Попав в Центр, я растеряла все прежние социальные связи. Я не дружила ни с кем вне Центра, я не бывала нигде без Центра — только дома иногда, с семьёй. Но ни мама, ни папа всё равно в полной мере не понимали всей сакральности того, что, как говорил Щетинин, «нельзя объяснить словами», то есть они всё равно были на периферии моей подростковой социализации. Вся социализация происходила внутри Центра и по его законам, далёким от реальной жизни. В Центре нельзя было обижаться. Вообще, нельзя было сердиться, грустить, быть медлительным — надо было все действия, от разгрузки машины кирпичей до приёма пищи делать быстро и весело. Темп сбавлять — «отрываться от целого»! Если ты шёл к машине с кирпичами шагом, а не бегом — тебя осуждали. Если ты не успел надеть рукавицы — нельзя было отлучиться, чтобы их надеть — этим ты подводил коллектив. Я стирала себе руки в кровь на этих весёлых разгрузках и потом довольная бежала делать что-то дальше. Надеть рукавицы — дело 10 секунд, но твои руки с ранами — это же такая постыдная мелочь в сравнении с общим делом. В Центре я научилась очень быстро есть. Закидываешь в себя кашу, хлеб, заливаешь компот — и опять бежишь «строить Россию» — чего-нибудь шкурить или чего-нибудь красить. Ничего, что от излишней скорости пострадает качество — разобьются несколько кирпичей или поломаются ветки яблонь при работе в совхозном саду — главное, не останавливаться, чтобы не остаться наедине с собой и не начать думать: «А что я вообще тут делаю?..» Подстёгивал нас всегда Щетинин, бесконечно торопил и выговаривал, если что-то было сделано медленно.
В результате личностной трансформации должен был сложиться определённый стандарт человека-щетининца: весёлого, позитивного, быстрого, смелого и решительного, легко подхватывающего любые для исполнения задачи и выполняющего их во что бы то ни стало — даже заведомо вредные или глупые: например, сегодня ночью клеить обои вместо того, чтобы встать завтра утром и поклеить их в течение дня; или собрать персики в саду оооочень быстро (быстрее тех, «кто не из школы»!), но при этом половину помять, так что сок из ящиков ручьём; или «разработать» курс алгебры на две недели, но утрамбовать в эти две недели всю (!) школьную программу (ну а что, для ариев же нет ничего невозможного). Меланхолики и флегматики сразу отметались как неблагонадёжные — даже нет, не так — меланхолизм и флегматизм отметались как невозможные свойства темперамента в системе координат Центра. Даже если подросток был по складу медлительным и задумчивым, в результате он должен был «состояться» и стать быстрым и «открытым миру» «лидером», готовым к любым поручениям Генерального (одно из общепринятых наименований М.П. Щетинина в среде учащихся), не создающим проблем своими размышлениями «вразрез общему потоку».
Часть VI
Чем больше ты становишься «своим», тем больше с тебя начинают требовать. Наконец дело доходит до того, что вдруг понимаешь — ты должен не только делать, но и думать, как надо. Нет, не просто говорить, что от тебя требуется, — а пропускать сквозь себя, врать самому себе до такой степени, чтобы сам в своё враньё поверил. Повернуть мысли и чувства вспять, по новому руслу: стать из флегматика сангвинником, а вместо лета полюбить осень. То, что сложилось до Центра в твоей жизни естественным путём — характер, склонности, индивидуальные черты — ты обязан научиться менять на усмотрение Щетинина. Начался самый страшный период моего пребывания в Центре — вторжение в мысли и манипуляция чувствами.
Многие, кто посетил Центр, отмечают удивительное дружелюбие и улыбчивость ребят, которые встречались им во время экскурсии по корпусам и территории. Я сама так делала: улыбалась всем гостям, потому что Щетинин учил нас таким образом презентовать Школу. Более того, даже если бы тебя напрямую спросили, что здесь не так, и у тебя было бы, что ответить — ты бы всё равно говорил, что в Центре истина и настоящая духовность. Потому что если скажешь плохое — это предательство. Даже если у тебя всё ужасно, хуже некуда — не принимают в коллективы (об этом позже), ты изгой и только что при всех Щетинин на сборе сказал, что ты поверхностный, рассудочный человек и отрываешься от целого (а это самый страшный грех, как мы помним), ты всё равно «чужим» скажешь, что здесь истина и настоящая духовность. Потому что это у тебя проблемы, это ты провинился, это ты недоделанный, а Центр — высокодуховен и идеален. Привыкаешь всё время себя деформировать, постоянно забивая свои настоящие, естественные, мысли и чувства, привыкая думать и чувствовать так, как велит Щетинин.
Активный прессинг начался после того, как я пришла к православной вере. Однажды я долго была дома и там случился осознанный приход в Церковь, с первой исповедью, Причастием и практикой поста и молитвы. Открылся новый мир, я впервые почувствовала колоссальное облегчение, свободу, я открыла священнику мучившие меня вопросы и он ответил на них просто и легко. К очередному отъезду в Текос у меня в сумке лежали: Закон Божий, жития святых, несколько брошюр и иконы для того, чтобы поставить их на своей тумбочке. По приезду я невольно начала сравнивать и сопоставлять то, что слышала и видела, с христианством, и впервые обнаружила, что далеко не всё могу принять, потому что язычество и магия с чтением мыслей, умением предчувствовать и прочей оккультной практикой — не просто не соответствуют учению Церкви, а прямо запрещаются, как опасные занятия.
И всё бы ничего, через какое-то время я смогла определиться и решила, что всего-навсего не буду читать «Русские Веды» и неоязыческие романы Юрия Сергеева, но при этом буду продолжать «строить Россию», «служить людям» и жить по совести. Но не тут-то было. До Щетинина дошла информация, что я слишком углубилась в Православие и слишком вышла из-под контроля. Интересоваться чуть-чуть, внешней обрядовостью, — даже приветствовалось, а вот углубляться, переставать верить в сверхчеловеков и начинать фильтровать информацию, идущую от Учителя, — это уже было наказуемо. Как происходил процесс применения кнута в моём случае, можно проследить через дневниковые записи того периода.
Цитаты из моего дневника:
«Я в нашей школе, как трудный ребёнок. Вечно со мной какие-нибудь проблемы: то я «капризничаю, обижаюсь», то «сомневаюсь в пути», то «злюсь», так говорит Михаил Петрович. А я не хочу быть такой, не хочу! Я хочу соединить школу и Церковь, во что бы то ни стало понять, в чём суть, соль всего...»
«Сегодня вечером был общий сбор. Михаил Петрович говорил о пошатнувшемся состоянии всех студентов и лицеистов. Обращался ко мне, спрашивал, не отсекаю ли я корней, не отсекаю ли религии предков, религии дедов — язычества? Говорил, что это великая, святая, огромная религия, что последние два тысячелетия — только отблеск, а язычество — то, что было ещё раньше, ещё глубже, в веках. Что Христос — посланник ариев, что Он учился у волхвов Руси, что существовали люди-боги, что движение против солнца по алтарю — неверно...»
«На днях М.П. сказал: «Глубоко верующие своим несогласием с тем, что происходит на круглом столе, рушат поле! Надо не сопротивляться и не слать стрелы, а соединять. Вы, верующие в букву, всё фарисействуете, хотя сам Христос учил: "Не закон, но благо!"». Причём как он это говорил! Зло и раздражённо. Всё это происходило на круглом столе по истории».
(Был разговор наедине с Щетининым, он вызывал меня к себе в кабинет.)
«М.П.: – Христос принёс нам религию, которая есть продолжение язычества, она — росток древней нашей веры.
Я: – В таком случае, кто же Христос?.. Пророк или кто?
М.П.: – Я тебе не Попов Вася, которому ты можешь говорить, что хочешь!
Я: – Простите…
Михаил Петрович продолжал говорить, что я мешаю своим отрицанием, неприятием, что я выискиваю одни недостатки и их постоянно держу, пульсирую, убеждал, что православие — искажённая религия, что не Христос написал учение, а ученики Его. М.П. говорил, что вот недавно ему подарили Евангелие, что он начал читать его. А потом он взял в руки эту книгу и говорит: – Ну вот, книга… я читал её, но не нашёл для себя ничего полезного.
М.П.: – Ты же сама понимаешь, что так долго продолжаться не может? Понимаешь?
М.П.: – Да…
В самом конце нашего разговора М.П. подошёл ко мне и стал гладить по голове, и потом сказал:
– Иди… дщерь непослушная».
Вот это «дщерь» — тоже, кстати, очень показательно. Мне на тот момент было 14, Щетинину — больше 50-ти. Это для понимания, насколько велика в данной ситуации сила воздействия опытного взрослого на неопытного подростка, который вообще не просекает манипуляций, привык уважать и слушаться старших (ещё советское воспитание) и эмоционально очень привязан к этому взрослому, как к отцу, наставнику и духовному учителю. В общем, мне открытым текстом было сказано: так долго продолжаться не может, ты не можешь не соглашаться с тем, что я говорю и считать иначе. Ушла я тогда из его кабинета с твёрдой решимостью работать над собой изо всех сил, чтобы не «пульсировать отрицанием» и чтобы он на меня не злился.
Часть VII
Так я оказалась перед новым открытием: нельзя иметь своего мнения. Совсем. Даже то мнение, которое сформировалось само собой и не очень зависит от твоего волеизъявления. Знаете, это как требовать от человека полюбить синий цвет вместо красного: «У тебя должен быть любимым синий цвет!» Ты и пытаешься это сделать с собой. Изо всех сил. Потому что в системе Центра красный цвет — это грех, порок и несовместим вообще с пребыванием в нём. Подмена такая основательная, что же такое грех, что такое «плохо» на самом деле. Мерило — даже не общечеловеческие ценности и не личная совесть каждого, а Михаил Петрович Щетинин. Он — твоя совесть, определяющая, что такое хорошо и что такое плохо.
Степень внутренней деструкции колоссальная, разрушение всех внутренних механизмов. Ты пытаешься любить ближних, быть отзывчивой, хорошо работать в саду, качественно мыть полы в корпусе, ответственно готовиться к экзамену и преподавать лицеистам биологию. Но наступает вечер, зажигаются свечи, Щетинин начинает «осмысление дня» и обязательно вспоминает про Сварога, про травинку, с которой надо слиться и раствориться в ней, про Солнце, к которому надо обращаться, про то, что Христос был блондин и 7 лет учился на Руси, а заканчивает тем, что «пришло на Русь христианство и стало играть отрицательную роль». А потом сканирует пространство каким-то своим «третьим глазом», улавливает что-то там «в тонком мире» и начинает бить по несогласным (в моём случае это была тема язычества, в других случаях — «неправильные» мнения других детей): обращается при всех ко мне лично, рассказывая в сто пятьдесят первый раз, что христианство выросло из язычества, а я делаю плохо, что отвергаю религию предков, а боги реально существуют и имеют иерархию: за Землю отвечает Перун, за Солнечную систему Сварог, а за галактику кто-то ещё, уже не помню. Над всеми богами стоит бог Род, он управляет Вселенной.
Все вокруг смотрят, осуждают и мотают на ус, что я теперь в аутсайдерах. Когда мы расходимся после сбора, в среде коллектива готова установка, кого следует задвигать в последующий период времени. Все были подвержены этому «коллективному разуму», которым управлял Щетинин, напрямую указывая, кто тут «выпал из потока», и игнорировали неугодных, потому что так исподволь указывал великий Учитель. Очень «в тему» Щетинин трактовал фразы «скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты» и «подобное подобному», давая понять, что если ты водишься с тем, кого он назвал «потерявшим состояние», то ты тоже попадаешь в этот разряд. И так оно и было! Если ты начинал близко общаться с отверженным, коллектив начинал шарахаться и от тебя, а Щетинин начинал тут же прессовать на предмет «несоответствия». Под игнор была подведена идеологическая база, звучавшая на сборах и философиях следующим образом: «Если элемент отвергает целое, то целое отвергает элемент».
Если же отверженный «исправлялся», переставал задавать вопросы и действовал исключительно «в общем потоке»: признавал язычество своей религией, учил историю Отечества, которую трактовал вкривь и вкось учитель музыки Михаил Щетинин, реально верил в сверхспособности, точно выполнял поручения Генерального и работал столько, сколько было надо, то тогда всё становилось на свои места. Опять на общих сборах Щетинин говорил, что вот такой-то «пошёл», «состоялся», «держал общее поле», менялось и отношение коллектива — становилось тёплым и благосклонным, и появлялись новые возможности. Например, возможность стать директором лицея, у которого было больше организационных обязанностей, нежели чёрной работы, или возможность участвовать в концертах.
Таким образом, вариантов было всего два: либо безоговорочно принимаешь всё, что говорит Щетинин и тогда ты хороший, либо что-то не принимаешь, думаешь по-своему и тогда ты плохой. Я же, по наивности, долго пыталась достичь объективно невозможного: сохранить в душе своё — веру в Христа как в Бога (ну нельзя же, в конце концов, вывернуть себя наизнанку) и при этом «служить людям и Родине», находясь в Центре. Считала только себя виноватой в том, что этого не получается и Учитель мной недоволен, и оправдывала всё, что бы он против меня ни предпринимал, сколько бы бесед на предмет «несоответствия» ни провёл и как бы при всех ни отчитывал. Доверие ему было абсолютным. Мысль о том, что Щетинин — взрослый сознательный человек, и морально давит на меня, 14-летнюю девчонку, организуя травлю, прививая чувство вины и принуждая сменить религию, мне не приходила никогда.
Тут ещё такой момент. Несмотря на осознание себя христианкой, я продолжала прилежно учить историю, в том числе и про древних славян, и на экзаменах рассказывала об их религии, то есть не «отрицала религию предков», как явление вообще, как часть истории, не бунтовала, пытаясь кого-то переубедить или утверждать, что предки были глупцы и злодеи. Я вообще своими мыслями относительно «обучения» Христа на Руси у волхвов поделилась всего пару раз с подружкой, а потом несколько лет молчала как рыба, потому что понимала, что моё «несоответствие» бросит на друзей тень и они так же окажутся в изгоях. То есть Щетинин не мог упрекнуть меня в проповедничестве, что я переманиваю его адептов. Главная моя вина была в том, что я верю в Христа как Бога в принципе, умом и сердцем, и не верю в Перуна, Сварога и Даждьбога как в реальных богов. Теперь я думаю, что даже и это было не главным — главное, что я путём собственных, личных, независимых убеждений уходила от полного контроля. Потому что других Учитель ругал ровно точно так же, но уже за другие убеждения, которые не входили в его систему, — да хоть за ту же колбасу, которую кто-то поел украдкой, или за то, что кто-то недоволен сокращением количества занятий в пользу циклевания полов посреди учебного года, — всё как под копирку: «рушишь поле», «выпадаешь из процесса», «теряешь главное», «не живёшь по сути».
Часть VIII
Попробую объяснить, почему роль изгоя в Центре была пострашнее, чем в «Чучеле» у Леночки Бессольцевой. Когда определён враг — он тебя бьёт, он тебя подставляет — бороться легче. Ты не сомневаешься, что тебя ненавидят, и внутри тебя растёт герой за правду. Ты уверен, что ровесники над тобой смеются, обзывают и пинают, а ты не виноват. Когда всё определённо, переносить агрессию легче. Здесь же Щетинин ведёт себя крайне непоследовательно: на словах заверяет в том, что ты личность и образ предков, а на деле давит и не допускает малейшего шага в сторону. На словах любит всех и каждого, но при этом дети спят ежедневно по 5 часов, едят как придётся, не имеют личного времени (а если и есть час-другой, то он уходит на стирку, штопку и прочие необходимые для жизнедеятельности дела), а в образовательном учреждении нет в штате медицинского работника. Всё настолько амбивалентно, ты постоянно пребываешь в раскачанном состоянии, потому что Щетинин целенаправленно запутывает тебя. Утром улыбается и здоровается, обращаясь по имени, а вечером говорит, что ты здесь лишняя. Конечно, поначалу ты пытаешься найти причину, что послужило такой перемене, в чём твой прокол, но когда это происходит месяцами и годами, понимаешь, что бесполезно, что это просто такой способ держать тебя постоянно в разбалансированном состоянии. Точнее, ты понимаешь это только после ухода из секты. Пока ты в ней, ты думаешь, что Михаил Петрович свят. Что бы он ни делал и как бы тебя ни ругал, всё делает ради добра — тебя, никчёмного и неправильного, отечески исправляет. Ты любишь его как отца и наставника несмотря ни на что. Как в романе Оруэлла «1984», помните, главный герой после всех издевательств вновь видит того, кто его сюда поместил и кто руководил пытками, и когда тот гладит его по голове, Уинстон вдруг испытывает к нему уважение и благодарность?
Кроме того, в «Чучеле» есть, куда сбежать. Здесь, как вы помните, создан свой микромир и он ограничен территорией школы. Ты не можешь выйти вовне за помощью, это равносильно умереть, очень страшно. Ты не можешь рассказать обо всех перипетиях доброму дедушке — да хотя бы потому, что даже не понимаешь, что вообще происходит и какими словами это описать. Рациональный максимум, который можешь сформулировать, это та информация, которую тебе ранее сказал сам Щетинин: «У меня личностный кризис, я не справляюсь с задачами». Тебе всего 15, кто тебе поверит, что взрослый дяденька с непререкаемым авторитетом внедряется в твои мозги и требует от тебя думать и чувствовать, как хочет он? Здесь ты в подвешенном состоянии, постепенно становишься никому не нужен, постепенно от тебя отворачиваются все, потому что ты же не исправляешься: не признаёшь развитие сверхспособностей и молча «пульсируешь» при помощи православного мировоззрения своё «несогласие». В итоге получается так, что ты оказываешься вообще НИГДЕ — ни там и ни здесь, один на один со своими проблемами, в глубокой депрессии от безысходности и ощущения себя полным ничтожеством. Центр не просто занижал самооценку, он её уничтожал как явление.
Для этого применялась тяжёлая артиллерия. Чтобы «смирить» очередного гордеца и заставить быть как все, во время очередной «реорганизации» — это создание новых коллективов формата «студенты + лицеисты» с переселением по комнатам — вдруг получалось так, что тебя не распределяли ни в какой из коллективов. Никто не хотел тебя брать и для того, чтобы получить пропуск хоть куда-нибудь, надо были пройти серию «собеседований», на которых старшие студенты (более посвящённый, приближённый к Щетинину уровень) и Сам лично обсуждали твои косяки долго и серьёзно, вызывая на откровенность, давая понять, что все тебя, конечно, любят, но ты должен делать так-то и так-то. Подобный мозговой штурм, точнее, натиск, обычно срабатывал, ибо ситуация для подростка стрессовая и он был особенно уязвим в такие моменты.
Быть «ни в каком лицее», помимо всеобщих косых взглядов, означало, что у тебя возникают проблемы и чисто бытового порядка. Вся жизнь Центра строго регламентирована, всё организовано по строгому расписанию: вот сейчас обедает коллектив №1, через 15 минут — №2, ещё через 15 — №3. Если ты ни в одном из них, ты не знаешь, когда идти есть. Если приходишь, может не хватить тарелки, места. Лекции и все занятия — аналогично. Ты даже не можешь ни к кому «присоседиться» побежать на зарядку — этого не допускается. Получалось такое мощное воспитание коллективом, когда каждый шаг через всеобщее осуждение. Притом ты-то абсолютно уверен, что сам виноват, оттого ходишь как побитая собака и стараешься быть тише воды, ниже травы. Исход собеседований предполагал два варианта: либо ломаешься, соглашаясь с необходимыми условиями, либо пытаешься доказать, что и рад бы, да не можешь, но всё равно любишь Россию! Но второй вариант Щетинина и «свиту» не устраивает, поэтому тебе предлагают поехать домой. Подумать о жизни и, возможно, в будущем вернуться в это священное место. Ты в ужасе, ибо привязан к группе крепко-накрепко, но всё-таки деваться некуда, потому что… ну некуда деваться.
В моё время (1990-ые) ещё открыто из школы не исключали, поэтому иногда изгой продолжал жить рядом, ходя тенью по округе, постепенно превращаясь в забитое и жалкое существо. В основном дети не выдерживали и уезжали домой. Бывало, что Щетининым создавались отдельные коллективы из таких вот отверженных, и это тоже было ужасно, потому что всё равно их презирали все остальные. Надо было дожить до следующей реорганизации. Если кто в период «отвержения» исправился, стал «проявлять себя» ярым поборником Центра, его переводили обратно в разряд «хороших» и восстанавливали в правах наравне с остальными.
А ещё случалось, что отвержение длилось годами и ребёнок не мог уехать никак — обычно по внешним обстоятельствам: либо родители считали, что он должен доучиться здесь и получить диплом о высшем образовании (и отсрочку от армии), либо ехать было просто некуда — дома его не ждали. Вот тогда приходилось заниматься внутренней деформацией и приучаться врать себе и окружающим. Утончённое избиение души приносило свои результаты. Я видела не раз эти «преображения», когда живая индивидуальность превращалась в очередной типаж человека-щетининца, поразительно похожего на тех, кто уже прошёл этот путь до него.
Часть IX
Бывший сектант-иеговист Иван Ширяев в одном из интервью сказал, что ведущим чувством в культе является страх и чувство вины. Да, мы так и жили. Гостям улыбались, а сами постоянно боялись, чтобы нас не осудил Щетинин и не «отбросил общий поток», чтобы не погибла Россия, чтобы тёмные силы не истребили школу и так далее и далее. Михаил Петрович любил нагнетать на сборах студентов про эти самые тёмные силы, которые хотят уничтожить Центр, он чувствует их вот в эту секунду, сейчас, зло вползает в эту аудиторию… и поэтому мы все должны непременно держать состояние и быть целым. Одному парню с больным сердцем стало плохо на одном из таких сборов, он рухнул на пол, потеряв сознание. Его отнесли в комнату к парням, пара человек пошла с ним, остальные продолжали сидеть в кабинете Щетинина как ни в чём не бывало. Show must go on, чтобы там ни случилось с отдельным человеком.
Он учил нас, что всё в мире взаимосвязано: «Тронь былинку — упадёт звезда». Наши «чёрные мысли» о недостатках Центра и плохие поступки в виде недостаточной «отдачи себя» и есть прямая причина того, что идёт война «ворогов», «тёмных сущностей» с Россией, что народ наш погибает. Дело было в 1990-ые, жизнь в Российской Федерации и впрямь была несладкой, но ответственность за происходящее Щетинин возлагал на нас. Своим хорошим поведением мы должны были победить сражение в потустороннем мире, поддержать «воинов света» и спасти Россию. Естественно, мы всё время прокалывались в этой великой борьбе, отчего в мире случались войны, катаклизмы и мало заметные непосвящённым, но очень глобальные поражения в «духовном мире», которые безошибочно чувствовал Генеральный.
То начинал говорить, что всё, он отходит от дел, отныне мы должны будем сами управляться со всем, рулить учебным процессом, воспитывать лицеистов, общих сборов больше не будет... Все напуганы, не могут понять, чем они так провинились, начинают уговаривать большого дядьку не уходить, не бросать нас! Плачут, поют ему дифирамбы, как он велик, хорош, что без него мы никак. Он сидит и млеет — вот прямо видно, как он наслаждается эмоциональным всплеском и следующим за этим актом восхваления Учителя.
На концертах, которые часто происходили у нас во время праздников и значимых событий (день рождения Михаила Петровича, 9 Мая, Новый год, выпускной, приезд важных гостей) долгое время центральным элементом был рассказ про Воиславу — древнюю славянку, которая добровольно взошла на погребальный костёр за погибшим в бою мужем-князем. По сути, в этой сценке, рассказанной в ролях самыми приближёнными к Щетинину «девчатами» и «парнями», поэтизировался языческий обряд убийства жены вместе с умершим вождём, а также самоубийство на почве любви. Её там, Воиславу, ещё пыталась остановить мама, крича: «Доченька!», на что Воислава отвечала: «Не надо, мама. С ним пойду в страну святую, без него не жить мне, лада». Теперь я думаю: куда смотрели родители, учителя и другие взрослые, сидевшие тут же, когда вся эта деструктивная пропаганда лилась со сцены в уши детей и подростков?
Жить просто и радоваться здесь и сейчас со временем отвыкаешь. Привыкаешь всегда всё «выстраивать», стремиться к чему-то, работая над собой, ещё больше «отдавая себя», а тебе опять говорят, что ты топчешься на месте, что ты болен «самостью», и так по кругу. Достигая цели, ты не в состоянии насытиться и отдохнуть, а думаешь, как бы достичь цель следующую. Вечное ожидание завтра, которое никогда не наступает. Щетинин часто повторял, что «русские всегда живут в завтра» и «надо работать на будущее». В этой гонке за прекрасной будущей Россией мы бесконечно болели вшами, стрептодермией, чесоткой, микозами, отравлениями, воспалениями лёгких, у девочек были проблемы с женским циклом, у мальчишек надорваны спины, про травмы и простуду с осложнениями вообще молчу. Всё это считалось в порядке вещей — ну не держал состояние, чего с тебя взять… сам виноват. У меня было карманное средство от вшей — карандаш от тараканов/вшей/крыс и мышей — помните, такие китайские убойные штуки в 90-ых, в синеньких упаковках с иероглифами? Ещё было два штатных пузырька: с борным спиртом и с муравьиным — один от отита, другой от невралгии, потому что без конца продувало, когда идёшь из душа с мокрой головой по сквозному коридору в свою комнату или после купания в холодном душе, потому что горячая вода в накопительном водонагревателе закончилась. В более тяжёлых случаях помогала йодовая сетка, которую мы приноровились друг другу рисовать. Один раз на фоне нелеченной простуды воспалились лимфоузлы подмышкой, стали красными сосуды по всей правой руке и разнесло её так, что пальцы торчали и я не могла есть, ела левой рукой. Лечила меня подружка, делала эту самую йодовую сеточку и водила кормить.
Как-то нам поручили разобрать завалы старой полусгнившей одежды на чердаке и сжечь их на костре. Вещей была гора, их всегда было очень много, потому что после реорганизаций и переселения по комнатам регулярно оставались «ничейные» сумки и их относили наверх, чтобы не занимали место. В результате после выполнения этого поручения у девчонок появились бельевые вши (особенно пострадала девочка, которая кидала вещи в костёр). Когда мне сказали, что, возможно, есть такая вот напасть, я вооружилась утюгом и сказала, что не сдвинусь с места, пока не продезинфицирую все свои вещи. «Старшие товарищи», зашедшие в этот момент в комнату, были очень возмущены, потому что я занялась личным делом вместо того, чтобы ехать в совхоз собирать яблоки.
А ещё постоянно хотелось спать. Недосып через год-другой становился хроническим, выезжали только за счёт юности и драйва. Хотеть спать, кстати, тоже было нельзя: наш «Отец» на сборах говорил, что когда у кого-то слипаются веки, это признак невключённости в пространство и потеря состояния.
На особых правах находилась лишь группа наиболее приближённых к Щетинину «девчат» и «парней» (в основном «девчат»), которые удостоверили свою верность Учителю и Учению и которых он сам приблизил к себе. Они составляли отдельную касту и участвовали в управлении, имели статусы директоров лицеев, ведущих педагогов-предметников, имели возможность полноценно учиться, посещая лекции преподавателей, которые приезжали к нам из других городов. Физической работы в жизни «избранных» было в разы меньше, они не выматывались настолько на кухне, стройке, уборке, ночных дежурствах и т.д., жили отдельно и могли спать/есть в менее регламентированном режиме.
Систематическое переутомление рядовых адептов считалось необходимой жертвой во имя Родины, преподносилось наравне с подвигом Александра Матросова или Николая Кузнецова. Щетинин, взрослый человек, педагог, использовал своё знание детской психологии и идеи патриотизма для того, чтобы выжимать из детей максимум, а затем заменять их другими. Потому и не случилось никакого триумфального распространения «системы Щетинина» по всей России, как он обещал, — потому что не было никакой педагогической системы. Был культ Щетинина, исключительно одного человека, всё держалось только на нём, все верёвочки сходились к нему, он выступал главным кукловодом.
Отредактировано: Марта К. в 12 июн 2018, 16:42
-------------------------------------
Сказали "спасибо": 0 раз(а) |
Школа Щетинина., Школа будущего или секта?
12 июн 2018, 16:50
![[?]](style_images/view.gif)
