Похороны Сталина. Скорбящие москвичи. Фото: Музей истории МосквыАврамов Леонид Романович, 1933 г.р. Врач, живет в Москве.Отец репрессирован и расстрелян в 1938 г., мать как член семьи изменника родины отбыла 8-летний срок в Акмолинском лагере.
В марте 1953 года Леонид – студент московского Медицинского института.
«Самое ужасное – когда он помер, мы по-настоящему плакали. Стояли около его бюста, и – слезы у всех текли. Я был опустошен. Что теперь будет?.. Да, он такой плохой, но – как-то все уже устоялось, мы живем, все время снижения цен... Привыкли уже к мысли, что "Великий Сталин заботится"... Тетка стихи чудесные писала, помню...»
***
Андрющенко Маргарита Даниловна, 1932 г.р. Живет в Москве.Отец репрессирован и расстрелян в 1937 г., мать отбывала 8-летний срок в Акмолинском лагере.
В марте 1953 года Маргарита – студентка экономического факультета МГУ.
«В Колонный зал я попала, поскольку дружила с венгеркой. Была делегация от венгерского посольства: они собрали своих студентов в МГУ, их было очень мало, венгров, но – были. И вот эта венгерка, с которой я дружила, она мне дала такой платочек шелковый и говорит: главное – молчи, ни единого слова. Привезли на машине. Дальше, помню, шли через площадь... Кто у нас был во главе, уже не помню. К нему подходили, проверяли...
Если скажу сейчас, что понимала тогда все окончательно, – это будет неправдой. У меня не было преклонения перед Сталиным, эта фигура в моем сознании была страшной, но и – неоднозначной... Сомнения на его счет в голове были давно, но судьбу родителей я с ним не связывала...
Моя бабушка в Оренбурге была очень умной, "готовила" меня, хотя и не любила. Когда я мыла пол в комнате, она говорила: "Маргарита, порог мой чище, а то муж будет рябой, как Сталин!". Откуда она знала, что Сталин рябой?.. Я в ответ: "Бабушка, Сталин не рябой". "Рябой, рябой, я знаю!"
Когда Сталин умер, меня охватило, скорее, любопытство – сходить, посмотреть. В Колонном зале с делегацией венгерской прошла мимо гроба, туда-обратно, молча. Было много цветов, чувствовалась торжественность обстановки. Он лежал высоко. Все шли, рыдали. Я, конечно, не плакала. Помню, беспокоил единственный вопрос: что теперь будет?.. Типично совковая психология. Настолько он нас загипнотизировал...»
***
Краузе Елена Фридриховна, 1930 г.р. Инженер-конструктор, живет в Москве.Отец и мать арестованы в 1942 году и приговорены к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. Мать в заключении умерла.
В марте 1953 года Елена – студентка Текстильного института.
«Моя сестрица Ирина, она, конечно, не могла, чтобы хоть одно мероприятие прошло мимо нее, и сказала: "Надо идти. Только валенки наденем". Мы жили на Солянке. Дошли, пробираясь порой между машинами, до Пушкинской площади. Потом вниз, по Тверской улице, рывками: время от времени людей вылавливали из толпы, и мы прятались в магазинчики, которые почему-то были открыты. Затем появились лошади, пролезали между ними. И наконец – прорвались, встали в хвост очереди у Националя. Но тут пришли люди в форме и весь этот хвост, вместе с нами, отрезали. Загнали нас в сад Университета, закрыли ворота и – выпустили на Никитскую. В общем-то, все.
Было удивительное ощущение. Азарт! Не какое-то там преклонение... Меня не пускают, а я пройду! К Сталину это не имело отношения. Просто – исторический момент, а значит, я должна присутствовать.
Впрочем, слезы лила... Черт его знает, почему. И совестно было: думала, у тебя же мать в лагере умерла, и ты не плакала...
Когда нас построили в институте и торжественно, размеренно зачитали известие о смерти Сталина, казалось – мир обрушился. Как теперь жить?.. Дура, конечно, была, ничего не скажешь...
Ирина не плакала, по-моему. А Юра был очень недоволен тем, что мы с Ириной ходили: "Зачем?!" Я ему: "Ну, историческое событие..." "И что?!" "И то!" Какой непонятливый, думаю!..»
***
Даукст Светлана Ивановна, 1927 г.р. Инженер-проектировщик, живет в Москве.Отец репрессирован и расстрелян в 1937 году, мать отбывала 8-летний лагерный срок в Кемеровской области.
В марте 1953 года Светлана – студентка Московского инженерно-экономического института.
«В день смерти Сталина у нас в институте был немецкий, которым мне с трудом давался. Преподавательница спрашивала, но подчеркивала: "Кто сегодня не может отвечать, – простительно".
Мы с мамой ходили прощаться с Иосифом Виссарионовичем. Жили уже у Курского вокзала. Когда дошли до Чистых прудов, мама поняла, что дальше не может. А я: "Пойду". Ну, идейная же была, дура молодая! Пошла и попала в самую мясорубку. Это была котловина Каланчевской площади. Народ с Чистых стекался туда, и трамваи ехали, тяжкое место.
Идешь по тротуару – сюда не попасть, потому что лошади стоят, а сюда нельзя, поскольку – дом: если прижмут, то размажут тебя попросту по этому дому... Чувствую, что ничего уже не соображаю. Неуправляемая толпа меня несет. Кому-то положила голову на плечо. Смеюсь. Рядом оказался парень – видит, девка совсем уже доходит до ручки, и стал меня как бы оберегать, чтобы совсем не зажали, чтобы хоть воздух какой-то был...
И вдруг в одном месте – затор из автобусов, троллейбусов: милиция решила таким образом разъединить толпу. И нас с этим парнем – в разные стороны, я даже не успела ему сказать "спасибо".
А дальше – выпихнули в какой-то переулок, в двух шагах от Колонного, типа – "давайте домой". И в итоге я ни на какое прощание не попала.
Дома мама меня вымыла, напоила, уложила... Дотронуться до меня было нельзя: синяки буквально полосами... На следующий день в институте на меня смотрели как на сумасшедшую: такая идейная, ходила прощаться со Сталиным, вся в синяках и – не попала...»
6 марта. Толпа, движущаяся к Колонному залу. Из журнала «Огонек», 15 марта 1953 г. ***
Яблоков Юрий Евгеньевич, 1926 г.р. Гидролог, живет в Подмосковье.Отец репрессирован в 1938 году, умер в лагере.
В марте 1953 года Юрий – студент географического факультета МГУ.
«Когда умер Сталин, я учился на геофаке. Сначала был потрясен известием, потом возникло желание посмотреть. Еле выбрался с угла Тверской. Увидев, что творится, плюнул на это дело, хотя вначале была мысль по крышам пробраться.
Затем не мог доехать до Болшево, поезда шли без остановок, и меня увезли в Пушкино. Ночью по шпалам шел от Пушкино до Болшево. За это время узнал, что из Москвы вывозят трупы, больше двух тысяч задавленных. И – такая злость меня взяла! Так стало стыдно, что поначалу отреагировал на смерть Сталина как на потерю какую-то!..
Что же касается моих близких, то они, насколько помню, никак не реагировали. Мама, по-моему, была тогда в Рязани. А Ирина, Володя никуда не ходили, это я точно знаю. Они все-таки были несколько старше, умнее меня были».
***
Ларьков Сергей Алексеевич, 1939 г.р. Географ, живет в Москве.В марте 1953 года Сергей – московский школьник.
«Из запомнившихся политических событий 50-х годов на первом месте для меня, конечно, смерть Сталина. Я чуть не погиб на его похоронах, на самом деле. И второе событие – разоблачение культа личности Сталина. Я был воспитан в советском духе и, несмотря на вполне зрелый тогда возраст, чуть ли не кричал, рыдая: "Не отдам вам Сталина!". Сейчас трудно в это поверить, но – так было.
Первая реакция родителей на смерть Сталина – естественно, плач и все такое. Но – важная деталь: обстановку в этом смысле определял отец. Мать, когда перестала работать, больше занималась семейными, бытовыми делами, тем более – ее старшая дочь Мита была уже к тому времени достаточно серьезно больна, кроме того – появилась внучка... А отец – он был такой ортодокс, колебался вместе с партией: плачут по Сталину – и он плачет, разоблачают – и он разоблачает... Потом, в брежневские времена, новый виток сталинизма – значит, так надо...»
***
Кузнецова Марина Николаевна, 1926 г.р. Библиотекарь, живет в Москве.Отец репрессирован в 1937 году и умер в заключении.
В марте 1953 года Марина работала в библиотеке Дома ученых.
«Смерть Сталина... Помню много слез. Я работала в Доме ученых, и там была секретарь парторганизации, Шаумян, жуткая баба, и рыдала она страшно. Я не рыдала, но все-таки пошла на похороны с двумя подружками (патриоты были!).
Чуть не погибли. Попали в давку на Сретенке. Только благодаря двум нашим сотрудникам, крупным и крепким мужчинам, вылезли из толпы, которая сжимала со всех сторон. Почему-то были открыты люки, люди летели в витрины, разбивали их, падали, их засыпало стеклами... Машины, которыми были перегорожены улицы, двигались, поскольку был мощный людской напор. Спасибо мужчинам, которые нас спасли, вытащили – через крыши стоявших машин, легковых, грузовых...
А на Сретенском бульваре жили мои родственники, дядя с семьей, мамин брат... Мы – голодные, замерзшие... Говорю – пошли к дяде Лене, наверняка никто не спит. И действительно, они не спали. Отогрелись у них немножко, в частности, выпив по рюмке водки.
В общем-то, все. Второй раз, разумеется, в давку не полезли».
***
Чупрун Герта Евгеньевна, 1933 г.р. Инженер-энергетик, живет в Москве.Отец репрессирован и расстрелян, мать как ЧСИР отбывала 8-летний срок в Карлаге.
В марте 1953 года Герта – студентка Московского энергетического института.
«Я училась тогда в энергетическом. Мы пошли на похороны. Начали спускаться от Лубянки, вслед за всеми. Нас завернули в сторону бульваров. Пошли по бульварам вниз, спустились к Трубной. Народ, помню, вел себя довольно странно: даже анекдоты травились. Никаких рыданий я не видела. Ну, был кто-то мрачный, подавленный, но, в общем-то, и все.
На Рождественском почувствовали, что все уплотняется. Нас пихали сзади, выбраться в сторону было проблематично. Дошли до Трубной, а кругом – машины, солдаты... Машины бортами плотно друг к другу, почти не проскользнешь... И вдруг меня толкнули. Там Авиационно-технологический, что ли, институт был, и очень плохой бортик у тротуара, наклонный. То есть, если бы была ступенька, я бы могла ногой ее ощутить, а тут нет – какая-то покатость. Я зацепилась и упала, а по мне пошли люди. Витька ничего не мог сделать, чтобы вытащить меня из этой каши. Уже люди прыгали, то есть, спотыкались об меня. К счастью, солдатику возле машины удалось меня выволочь. За что, за какую деталь одежды он меня схватил, я не помню. Может, за руку. Был дикий ужас. С тех пор я ни на какие митинги не хожу...
Выволок тот солдатик меня к машине. Мы обнаружили там проход, вышли к институту, дальше был другой бульвар, вверх, там жилые дома. Люди говорят: можно по крышам пройти, через чердаки, прямо к Колонному залу, некоторые так и делали, как я потом узнала. Витька говорит: никуда не пойдешь, я тебя не пущу. Мы зашли в подъезд, забрались на какую-то лестницу, сели у какой-то квартиры, люди нам вынесли попить. Витька снова: "Едем домой. Ни на какие чердаки я тебя не пущу". Молодец парень, он чуть постарше меня был.
Приезжаю я в общежитие и узнаю, что двоих из нашего общежития, мальчика и девочку, задавили насмерть. Мало того, на следующий день все рассказывали, как там брошенная обувь была, очки, шляпы, одежда разная, все это потом собирали с площади. Про количество трупов никто тогда не говорил. Знали, что погибли, и все.
Со мной всю жизнь работал такой Куценко, я и сейчас с ним поддерживаю отношения, он на пенсии. Женька... И вот этот Женька Куценко, у него был брат близнец, который погиб в этой свалке. Что с матерью было, описать невозможно.
Ну, а по поводу того, что умер "вождь народов", "отец родной" – я и тогда считала, что это – преувеличение. Когда у него был юбилей, я подсчитала, сколько раз в газете "Правда", в одном только номере, упоминалась фамилия Сталин: двести с хвостиком! Я прекрасно понимала, что это перебор, но, в то же время, мы все считали, что он в этом не виноват, поскольку – одни подхалимы кругом».
***
Ямполский Анатолий Лазаревич, 1929 г.р. Инженер-торфяник.Отец репрессирован и расстрелян, мать как член семьи изменника родины отбывала 8-летний срок в лагерях Караганды.
В марте 1953 года Анатолий – техник-электрик института «Гипроторф».
«Помню, я и мой товарищ Димка Муравьев, мы очень хотели пойти в Колонный зал. Вышли во двор – я тоже жил на Горького, – потом в следующий двор и по двору с тыла дошли до внутренней стены того дома, который нам надо было пройти. И у этой стены стоял милиционер – специально для нас и нам подобных (был еще один мальчишка, который нас и провел через этот двор). Помаялись мы около этого милиционера, и он помаялся вместе с нами – кто кого, – потом пропустил через дом, и мы вышли прямо к очереди. А когда заходили внутрь, увидели, как мужик кого-то отчитывает за то, что, якобы, лезет без очереди – как будто это очередь за картошкой...
Внутри страшно не было. Пока он стоит, машет с Мавзолея – одно ощущение, а когда бездыханно лежит – совсем другое.
Страшное творилось в тот же день на Трубной площади, куда я решил пойти по Садовому кольцу. И по дороге мне встречался валивший оттуда народ – говорили на Трубную не ходить, и в итоге я последовал совету. Там стояли машины, преграждавшие путь, бывшие тем, обо что разбивалась толпа. Безжалостно все это было...»
Свидетельство о смерти Шута Арона Исааковича, раздавленного в день прощания со Сталиным 6 марта 1953 г. А. И. жил на Цветном бульваре. Прощаться с "вождем" не ходил. Просто хотел перейти дорогу, возвращаясь домой. /Документ из Архива Международного Мемориала/ ***
Левтонов Петр Петрович, 1936 г.р. Инженер-конструктор, живет в Москве.Отец арестован и расстрелян в 1937 году, мать как член семьи изменника родины приговорена к 5-летнему лагерному сроку, который отбывала в Карлаге.
В марте 1953 года Петр – ученик московской школы.
«Когда умер Сталин, я был начальником радиоузла моей девятой школы. И должен был подключить все тумблеры, чтобы наш директор на всю школу объявляла: "Сегодня умер товарищ Сталин". Со слезами на глазах. Она старая партийка.
В тот же день, пятого марта, Барышников пригласил меня на день рождения – с выпивкой, с закуской, с девчатами. Я ему: "Да ты чего?! Сталин умер". "А-а", – протянул он, аполитичный человек. А я был не такой, я еще ничего не знал, что все репрессированы, мой папа... И тут бы радоваться, а я – нет: "Ты что, это же святыня!".
И пошел на похороны. А жили мы уже на Даниловском. Вышел на Садовое кольцо в районе Калужской, ныне Октябрьской, площади. Толпа. Люди движутся вдоль Крымского моста по направлению к Смоленской. Толпа все прибывает, но – не пускают. Все радиальные улицы – Кропоткинская, Метростроевская, Арбат – перегорожены грузовиками и военными.
Дошли до улицы Горького. Тоже, вроде, не пускают. Потом какие-то перепутья, до улицы Обуха, и тут пустили внутрь. Помню, на Трубной – идти совсем уже невозможно. Меня чудом не затоптали. Я ноги поднял, а толпа меня несла. Потом ноги опустил – что-то мягкое, думаю, шапку кто-то уронил, наверное, а оказалось – человека задавили.
Потом уже все эти переулочки в районе Петровки – опять не пускают, чего-то перегорожено, а сбоку – грузовики. Помню, как под задними мостами пролезали, потом залезали на крыши, прыгали, снова пролезали...
И вот – уже по Петровке продвигается регламентированная очередь, и менты через каждые три метра. Мы – раз, шнырь, и в толпу втерлись. И уже идем, и тут скоро, ясно – Дом Союзов. Подходит очередь, все организованно, траурные ленты, креп, Реквием Моцарта, море цветов...
И лежит Сталин – почему-то рыжий и конопатый. Как так? Перед выходом я проявил комсомольскую смекалку, поменял поток и – опять на вход: не обмануло ли зрение?.. Нет, действительно, рыжий и конопатый. Позднее прочитал, что, оказывается, он был поражен оспой...»
***
Николова Лидия Захаровна, 1934 г.р. Инженер-механик, живет в Москве.Отец репрессирован и расстрелян в 1937 году, мать как член семьи изменника родины приговорена к 5-ти годам ИТЛ, которые отбывала в лагерях Казахстана и Саратовской области.
В марте 1953 года Лидия – студентка Московского института химического машиностроения.
«Март 53-го помню очень хорошо. Мы были на втором курсе. Нам всем сказали прийти в институт, чтобы оттуда пойти прощаться с вождем. Мы пришли, а тут это организованное прощание отменили. Сказали – можете идти домой. Но мы домой не пошли, а, напротив, стройными рядами проследовали на ту самую Трубную площадь, где был весь этот кошмар, описанный потом, в частности, в евтушенковском фильме.
Повезло, что не растоптали. У нас мужчины, в основном, в группе были, и две или три девочки. Они как-то сумели встать плотным кругом, когда вот эта вот "Ходынка" повторялась на Трубной.
К утру мы уже подошли к Колонному... Причем лезли через какие-то поставленные машины, просто пройти было нельзя. Это был азарт. Никакого прощания, ничего этого в наших головах, по-моему, не было. Был спортивный азарт: дойти до Колонного зала. И мы все время перелезали через какие-то заборы, пролезали через какие-то дворы, поскольку сами улицы были перегорожены. И вот – доползли до этого Дома Союзов, после чего, по-моему, нам все это надоело. Оттуда, уже, наверное, мы разъехались по домам.
Может, и попали бы внутрь, но – цели такой не было, по-моему. Хотя сама смерть Сталина была для меня значимой. В голове крутилось: что же теперь будет? Жалости не было, а вот эта глупость настолько была вбита... Настолько все было замкнуто на эту фигуру, несмотря на все ужасы моей жизни... У многих и сегодня забиты головы примерно тем же».
***
Родькина Нина Ивановна, 1928 г.р. Техник-плановик, живет в Москве.Отец репрессирован и расстрелян, мать с детьми выслана из Ленинграда в Красноярский край.
В марте 1953 года Нина Ивановна работала бухгалтером в жилищно-коммунальном отделе в Подмосковье.
«Когда умер Сталин, я ходила со своими сотрудниками его хоронить. Меня там чуть не раздавили... По улице Горького, когда спускались к Телеграфу, была давка страшная... Я галоши там потеряла от валенок... Хорошо, меня солдаты вытащили, положили на крыло машины...»
***
Эдельсон Абрам Захарович, 1920 г.р. Инженер, москвич.Отец репрессирован и расстрелян, мать как ЧСИР приговорена к 5-ти годам ИТЛ, которые отбывала в лагерях Казахстана и Саратовской области.
В марте 1953 года Абрам – инженер московского завода «Фрезер».
«О смерти Сталина я узнал дома и, конечно, сразу кинулся пойти, попрощаться, как положено, к Дому Союзов. И попал в самую жуткую историю. Где-то по крышам лазил, чтобы пробраться, и подошел к Трубной площади, где больше всего было жертв. Там творилось страшное, столько народу, все нажимают друг на друга... Ряды, находящиеся впереди, были раздавлены, в том числе милицейскими лошадьми...
Я понимал, что в такую давку бесполезно лезть. И не полез, пошел домой. Только потом узнал страшные подробности: у нас на заводе около 200 человек погибло! Плюс – погибли дети, которые активно туда мчались!..»
***
Прусс Галина Иосифовна, 1922 г.р. Художник по тканям, москвичка.Отец репрессирован и расстрелян, мать как член семьи изменника родины отбывала 8-летний срок в лагерях Карелии и Мордовии.
В марте 1953 года Галина работала в московской артели по росписи тканей.
«В день смерти Сталина в моей семье все было прелестно. Ни я, ни муж слез не лили. Напротив, было радостно.
При всем при этом – муж решил пойти на похороны, да еще и ребенка с собой прихватил, десяти лет. И оба попали в "мясорубку", спускаясь к Трубной. Но – дошли до самого конца.
А мы жили около Склифосовского, рядом с моргом, и в это время везли трупы, машинами... Весь Грохольский был залит кровью.
И вот уже дело к двенадцати ночи, а их – нет... Что со мной было! Мы с соседками бегали на улицу: узнать, привезли их – не привезли, погибли – не погибли...
В 12 часов появились. Довольные: посмотрели...»
***
Эрбель Янина Адамовна, 1923 г.р. Инженер, живет в Варшаве.Отец репрессирован и расстрелян в 1937 году, мачеха как член семьи изменника родины отбывала 8-летний срок в Акмолинском отделении Карлага.
В марте 1953 года Янина – технолог на московском заводе Строммашина.
«Когда умер Сталин, я ревела белугой. Моя подруга мне говорит: "Как тебе не стыдно! Он же сгноил твою семью! А ты ревешь..." Такой был психоз. Я пошла на похороны, еле вырвалась из толпы в районе Трубной, у меня болели ребра, ботинок, по-моему, потеряла, вообще что-то ужасное...»
***
Краевский Карл Борисович, 1935 г.р. Макетчик в мастерских Политехнического музея.Отец репрессирован и расстрелян в 1938 году, мать как член семьи приговорена к 5-ти годам ИТЛ, которые отбывала в Карлаге.
В марте 1953 года Борис – московский школьник.
«В 53-м, когда умер Сталин, я учился в десятом классе 82-й школы, на улице Дзержинского. Все пришли тогда в школу с черными повязками. А я – без повязки. Был большой шум. Мне сказали, что надо надеть повязку, а я отказался, мотивировав это тем, что не мой отец умер.
Меня хотели исключить из школы, но – время было сложное, спустили на тормозах, поскольку никто не знал, чем вообще дело кончится, кто придет к власти...»
http://www.memo.ru/d/148592.html 
Не щепки.
18 мая 2015, 12:04
Мама про своих родителей ничего не знает, она младшая в семье и родилась уже здесь. А ее сестра была очень маленькая и плохо все помнит. Только говорит, что они всей семьей уехали откуда-то с юга. Дед паспорт имел фальшивый.![[?]](style_images/view.gif)
похожая история была с моим дедушкой((.. никогда и ничего не рассказывал.. по каким-то обрывочным слухам, у мамы сложилось впечатление, что родители были священослужителями
с сыновьями.