- Иди, Мишунь, поиграй на улице, а мы с мамой поболтаем. На! – Милана вручила двухгодовалому малышу вафлю и выпроводила из беседки в сад. Рита задумчиво проводила сына взглядом.
-Ну что, какие новости? Все киснешь? – Милана, тем временем, разливала чай в нарядные фарфоровые чашки с золотой каймой. – Что ты смотришь на него, как будто это он тебя бросил. Он – не Вадим, это просто ребенок.
Рита стыдливо потупилась.
-Я сама знаю, кто это. Просто… Это ЕГО сын, понимаешь? Ничего не могу с собой поделать, - она вздохнула и подвинула чашку поближе.
Аромат мяты, чабреца и еще каких-то травок успокаивал. А еще успокаивало присутствие верной подруги детства – Миланы. Но внутри все равно больно ворочался колючий клубочек: она смотрела на Мишу, копавшегося палочкой в куче опавших листьев, и ничего не чувствовала по отношению к сыну. Возможно, некоторое умиление. Даже гордость за то, что ей уже второй год удается растить его одной. Но Рита совершенно не чувствовала себя мамой – нежным ангелом-хранителем, безмерно любящим свое чадо.
Милана пристроилась рядом на плетеный диванчик. Летнюю беседку пора было закрывать, и они с Ритой решили устроить чаепитие-прощание с летом. В начале октября. Рита улыбнулась этой мысли, глотнула чуть-чуть обжигающей жидкости и снова уставилась на сына. Сад перед коттеджем, в котором жила подруга, был довольно просторным, но хорошо просматривался из беседки. Высокий забор, отсутствие каких-то видимых опасностей. Рита не волновалась за Мишу, но считала себя обязанной присматривать за ним. Не из беспокойства. Просто ребенок – это ответственность, а Рита – женщина ответственная.
-Да успокойся, никуда он не денется, - усмехнулась Милана, проследив за ее взглядом. – Расслабься, наконец. Дети – это не обуза, а радость!
-Конечно, радость, - согласилась Рита, - когда живешь с богатым мужем в собственном доме, а не считаешь месяцы, когда можно будет сдать их в сад и выйти на работу.
-Но ты же вышла на работу…
-Ага. Больше половины зарплаты няне отдаю. И пашу с переработками. Еще год осталось протянуть…
-А Вад что, не появлялся?
-Не-а. Сволочь. Никогда ему это не прощу!
-И не надо. Только Мишке-то прости.
Она кивнула на домашний пирог на подносе:
-Ешь, пока есть. А то сейчас мои вернутся и все сметут.
Рита взяла кусок пирога и откусила кусочек. Иногда ей становилось тошно от себя самой. Ведь не должно быть так! Она не должна винить ребенка в том, что его папаша оказался человеком, так сказать, ненадежным и бросил ее через неделю после рождения сына. И он, конечно, не виноват в том, что она забеременела, когда ее сократили на хорошей работе, а новую найти она не успела. И нет его вины в том, что с животом мучился месяцев до восьми. И что аллергик оказался, которому не подходило ни одно баночное питание или быстрорастворимая каша, и Рите приходилось все готовить самой… Рита почувствовала, как ее накрывает уже знакомая волна раздражения на сына. Как только она начинала вспоминать, в чем он не виноват, как сразу получалось, что он-то как раз и причина всех ее неудач.
- Я чувствую себя нянькой. Я – не мать, - бесцветным голосом произнесла она.
-Точно, ты – не мать, - кивнула Милана. - Ты – эгоистка. Постоянно жалеешь только себя. Думаешь о том, чего ты, ваше величество, лишилась. Ты же не малый ребенок, это он нуждается в твоей жалости и поддержке!
Миша нашел новое развлечение. Он подошел к небольшому пруду в середине сада и швырял камни в темную глубину. Искусственный водоем по периметру был огорожен каменным заборчиком чуть ниже роста ребенка, и чтобы посмотреть, как очередной камень исчезает во мраке, мальчику приходилось вставать на цыпочки. Да и то он вряд ли что мог разглядеть.
-Знаешь, тебе надо выбросить, наконец, из головы Вадима и заняться своей семьей, - продолжала Милана. – Я же вижу, что ты еще по нему сохнешь.
-Да не сохну я! Я его ненавижу, - вскинулась Рита.
-Ну, или обижена. Отпусти его к черту. Есть ты и Мишка.
-Вот, если бы у меня был…
-Брось! – прервала ее Милана. – Может, у тебя все так и останется на всю жизнь. Цени то, что имеешь. Вот ты Ирку помнишь? Из десятого подъезда…
И Милана пустилась рассказывать, как Ирка из десятого подъезда недавно перенесла операцию по удалению матки и никогда не сможет стать матерью. Рите стало еще более стыдно. Увлеченная рассказом, она надолго отвлеклась от наблюдения за сыном: доносившиеся до беседки методичные всплески воды говорили о том, что он занят важным делом и с ним все в порядке. И когда наступила тишина, она даже не обратила на это внимания. Но потом…
-Что случилось? – спросила Милана, прервав рассказ. Она увидела, как напряглось лицо подруги, вглядывавшейся в сад.
-Я его не вижу, - ответила Рита. – Он был у пруда, а теперь его нет.
-Может, зашел за беседку? – предположила Милана.
- Не знаю… Я бы заметила… - Рита ощутила, как что-то тяжелое навалилось на грудь. То, что называется «дурное предчувствие».
Она поспешно встала и вышла из беседки, направилась к пруду, попутно смотря по сторонам: вот-вот Мишка выбежит откуда-нибудь, из неприметного убежища, и у нее будет повод снова обвинить его – «Зачем напугал маму?»
Его нигде не было, а пруд – вот он. Не очень широкий, но достаточно глубокий – его вырыли по проекту Миланы. Летом она запускала туда несколько рыбок… Едва глянув на гладь пруда, Рита увидела сквозь цветущую воду белобрысую макушку Миши – чуть поодаль от берега.
Холодная вода острыми шипами пронзила тело, когда она, в чем была, перемахнула за ограждение. В намокшем свитере и штанишках он был тяжелее, чем обычно, но Рита одним рывком вытянула сына на поверхность. Он сразу вздохнул и часто задышал, и, вцепившись в ее одежду с неожиданной силой, громко зарыдал. Она стояла по пояс в пруду, прижав к себе Мишу, еще не соображая, что произошло.
-Ритка! Господи! – Милана уже подбежала к пруду. – Давай его сюда. Выбирайся!
И подруга протянула руки, чтобы взять мальчика. Но Рита не смогла разжать пальцы. Крепко прижав Мишу к себе, она кое-как перебралась через ограждение. Ее трясло как под высоким разрядом тока. Ноги подогнулись - она плюхнулась на землю. Грудь теснили слезы, и она зарыдала в голос, вместе с сыном. Она почти не слышала голос Миланы, уговаривавшей ее поскорее подняться и пойти в дом. В ее сердце словно что-то перемкнуло. Или разомкнуло. Она могла потерять его…действительно потерять… Все внутри Риты сжималось от ужаса при этой мысли. Как бы она жила после этого? Смогла бы дальше жить?
Эта материнская любовь, она пряталась где-то в уголке Ритиного сердца, придавленная ношей эгоизма и житейских проблем. Но любовь прорвалась и победила. Пусть через два года после рождения сына, но она почувствовала, как это – быть мамой.