Сказочник, говоришь? Не шибко, видно, твоя работа прибыльная... Одежда на тебе дрянная совсем, вон, дрожишь от холода до сих пор, горемычный. Ты садись к очагу поближе, грейся. И вина давай подолью. Хлеб с сыром бери - эк худой какой. Конечно, в городах-то сейчас какая еда? Одна зараза бродит.
Истории, говоришь, собираешь? Да какие у нас истории.. край суровый, люди зря языком не треплют. Но одну быль расскажу тебе. Про вдову местную. Видел, наверное, дом высокий с крышей красной на главной улице? Это ейный.
Так вот - жила эта вдова в нашей деревне сколько я себя помню. Только раньше совсем не вдова это была - сначала бегала за матерью девчушка, за козами ходила да воду в дом носила, как и все окрестные девчонки. Потом подросла, замуж отдали. Муж зажиточный попался, торговец - как раз дом-то с красной крышей к свадьбе и построил. Жили они вместе долго. Хорошо ли, плохо - Бог ведает. Битой ту женщину ни разу не видели, но и смеющейся от души тоже. Деньги у них водились, это правда, а вот детьми судьба обделила. Не нажили ни одного.
И вот помер-то торговец и стала его жена вдовой. Погоревала, конечно, сколько положено-то, да и зажила жизнью простой, тихой. Женихи к ее воротам не раз подходили - вдова была видная да с деньгами. Да никому она предпочтения так и не отдала. Походили женихи, походили и перестали.
А вдова зачастила к местной знахарке нашей. Люди поговаривали, что вовсе и не знахарка она, а самая настоящая колдунья была. Бабы шептались, что за ребенком вдова приходила. Хотя мы-то с тобой знаем, что за ребенком надо не к колдунье ходить, а на сеновал ночью. В общем, брюхатой вдову никто не видел, но однажды вечером в мае вышла она во двор со свертком дюже крохотным. Бабы окрестные за глаза усмехались, мол, что за котенка она там нянчит. Никого не видела и не слышала вдова. Все на сверток свой налюбоваться не могла. Как птица огромная над младенцем курлыкала. Глаз не отводила, рук не отнимала.
Время быстро летело, превратился сверток в девчушку. Ладненькая да складная, волосы светлые, как пух одуванчиков в июле. Солнце любила да зверей мелких. Да вот беда - не росла совсем. Соседские ребятишки уже до засова на воротах дотягивались, а маленькая Генриетта все никак до стола не доставала. Но край у нас такой, что народ в чужие тайны нос не сует. Разное узнать можно. Нет-нет, да и встретится в лесу эльф или гном, или лепрекон заезжий из лилипутского цирка. Генриетте же вдова рассказывала, что нашла ее якобы в цветке оранжерейном.
Росла девчушка ладной и тонкой. И акромя роста маленького не было в ней недостатков вовсе. Вдова же в ней и вовсе души не чаяла. Все в доме было для Генриетты. Мебель тонконогая кукольная, цветы редкие невиданные, сладости чужеземные - ничего не жалела для своей дочери старая женщина. Наряжала ее словно статуэтку фарфоровую и насмотреться не могла на свое сокровище. И Генриетта мать тоже любила. Всюду они были вместе - в лес за ягодами да травами ходили, жуков разноцветных собирали. На поле дальнее забредали маки и васильки рвать, да гонять полевок. Весной плавали по рекам, ловили рыбу и кувшинки искали, а зимой сидели вместе у окна и ткали кружева за беседой. Или книги читали вслух, до которых Генриетта была большой охотницей. О странах дальних да мужьях ученых. Но больше книг нравилось ей с животными возиться. Собаки да кошки были велики для нее, а вот мыши, кроты, жуки, бабочки и лягушки жили в великом множестве в клетях оранжерейных.
Но вот минуло Генриетте шестнадцать лет, и все чаще засиживалась она у окна одна, грустно смотря на гуляющих по улице деревенских парней и девушек. Стала ей немилой жизнь в покоях кукольных, где прошло ее детство. Все чаще смотрела она вслед быстрым ласточкам, да вздыхала. Волновалась вдова, обеспокоено вслушивалась в тишину за закрытой дверью спаленки дочери.
И вот однажды ранним весенним утром пропала Генриетта. Вдова металась по деревне, заламывая руки от тоски и страха, но поиски не дали результатов. Люди отводили глаза, глядя на материнское горе. Молодежь - она такая. Кипит кровь юная, тянет не хуже паруса,надутого ветром, к новым берегам, в неведомые земли, к другой судьбе. Каждый год кто-нибудь из молодых пропадает, оставив родителям записочку краткую. Вздохнут мать с отцом, да утешатся вскоре среди других чад своих. А вдове не было утешения. Пометалась она дня три, а потом закрыла наглухо ставнями окна,раскрыла клети оранжерейные, оделась странником и ушла искать дочь. Три зимы минуло - вернулась вдова одна. Молча прошла мимо соседок в дом, пришедший в запустение. И жила там, не открывая окон, не зажигая огня. Покинул вдову разум, оставив взамен лишь память о прошлом. Заросла оранжерея огромными цветами. Над каждым бутоном склонялась с надеждой женщина, и каждый раз он оказывался пустым. Ходила вдова на поле, где собирала с дочерью маки, и разговаривала с полевками, умоляя сказать, где ее девочка. Каждому жуку, каждой кувшинке, каждой жабе на болоте известно имя Генриетты. Каждой птице залетной, каждой звезде на небе знаком голос ее матери.
Когда умерла вдова, цветы в оранжерее дружно склонили свои разноцветные головы. Ласточки летали низко-низко над похоронной процессией. Горевать о вдове было некому, только осеннее небо плакало да ветер выл.
А весной вернулась в деревню Генриетта. В богатой повозке, под руку с мужем, такого же маленького роста, как и она. В руках она держала крохотный сверток с младенцем. Горько поплакала на могиле матери, пробыла дома три дня, да и уехала восвояси. Кто его знает, куда. Может быть, в страну, где всегда тепло и светит солнце. А маленькие люди живут прямо на огромных цветах. Совсем таких же, как те, что росли в оранжерее старой вдовы.