- Что же нам делать, Миша? – тихо, чтобы не разбудить дочку, выдохнула она, глядя на него снизу вверх отчаянными глазами.
- Ну ты же знаешь, Лизок, сейчас ничего сделать нельзя, - терпеливо и ласково ответил он, затягивая ремень потуже. – Это мой долг, ты же понимаешь. Я должен идти. Я очень хочу назвать тебя женой перед всеми людьми, да ты и есть моя жена. Но ведь твой первый муж пока не дал развода. И мы не можем пожениться. Давай сделаем так.
Он крепко обнял ее и родными, шершавыми ладонями стер слезинки с покрасневших щек. Ребенок в ее животе болезненно толкнулся, но она лишь крепче прижалась лицом к новенькой солдатской форме.
- Я пойду, я должен идти защищать Родину, и вас, мои родные, а ты тем временем все-таки возьмешь у мужа развод. Я скоро вернусь, и тогда мы поженимся. А люди… Ну что люди. Ты чиста перед ними, ведь мы любим друг друга.
Простые эти слова словно огненными струйками бежали по сердцу. Она молчала. Шурка заворочалась во сне, и Миша, быстро шагнув к кроватке, наклонился и бережно поцеловал девочку.
«Вылитая мать, - подумал он. – Она теперь не его, она моя дочка».
Лиза вышла вслед за ним из дощатого домика. В конце деревни уже протрубили сбор, и у многих калиток стояли мужчины, прощаясь с родными и никак не решаясь сделать первый шаг от дома. Но ее Миша был другой.
- Прощай, Лизок. Жди меня. Жди. Я приду к тебе, – и он, не оглядываясь, зашагал по улочке.
«Вернись, Михаил, - подумала она ему вслед. – Если не вернешься, я тебе этого никогда не прощу».
Сердце словно стянуло обручем, но она приказала ему утихнуть. Молча, сжав губы, вернулась в дом. Надо жить. Надо поднимать детей – Шурочку и того, пока безымянного, который уже вовсю брыкается во чреве. Надо вести хозяйство, корову уже пора кормить. И она принялась за обычные дела, и вскоре Шурка уже бежала за водой, а куры деловито квохтали во дворе.
А небольшой отряд строевым шагом удалялся от деревни через поля.

- Поздравляю вас, гражданочка, с сыном. Сейчас мы с вами свидетельство заполним. Как назовем? Иваном? Хорошее имя, русское. Так, муж – Всеволод Никитич, значит, будет у нас Смирнов Иван Всеволодович, русский. Проверьте, все правильно?
«Михайлович!» – стукнуло сердце, но Лиза лишь сжала губы и кивнула.

Развод она получила лишь после войны, когда вернулась с детьми из Чечни. Беженцам не приходилось выбирать, куда бежать. Нехитрый скарб запихнула в старую телегу, сверху посадила Шурку возле клетки с курями, ей на колени – трехмесячного Ваню. Сама пошла возле коровы. Верная скотинка тянула непривычную тяжесть, только изредка кося на хозяйку непонимающим огромным глазом…

Всеволод вновь показал себя педантом – в гости приглашал только Шурку, но та без любимого братишки идти отказывалась. Дядю Мишу она уже давно забыла, и даже имя его в семье никогда больше не произносилось. Для всех Лиза была матерью-одиночкой – явление даже слишком обычное для послевоенных дней.

Ваня вырос, высокий, сильный, красивый. Теперь она уже могла с улыбкой рассказывать сыну, как он в голодное время объелся арбузами; как, оставленный на весь день один в доме во время уборочной, спрятался под стол, накрытый до пола скатертью, и уснул там, а они с Шуркой долго не могли его найти. Это тогда было жутко до потери пульса, до холода в животе, но сейчас – просто воспоминания, и далеко не такие страшные, как у многих в то время. Миша тоже стал воспоминанием, в котором была печаль, смешанная с надеждой. Ведь солдаты продолжали возвращаться с войны, отыскивали родных, и тогда вся улица сбегалась к вернувшемуся, жадно слушая и спрашивая – о своих… Ваня учился на отлично, пел под гитару, а каникулы проводил в походах с друзьями, которых имел великое множество. Он был настоящим мужчиной в маленькой семье, любил и оберегал «своих девочек», беспрекословно слушался постаревшую мать и никогда не задавал ей тяжелых вопросов.

В 36 лет Ваня наконец привел в дом жену – молодую веселую девчонку. Вскоре у них родилась дочка. Когда Лиза, отвернув уголок пеленки, заглянула в лицо новорожденной, на нее глянули светлые и ясные до боли знакомые глаза. «Миша»… - почти вслух подумала она, но сдержалась и, сжав губы, ушла в свою комнату. С этих пор она полностью взяла на себя заботу о малышке.

Через полгода, когда уже никто не ожидал, вышла замуж и Шурочка. Ей не везло с мужчинами из-за природной болезненной застенчивости, и теперь все были за нее рады вдвойне, ведь она не только обретала семейное счастье, но и уезжала жить за границу, за пресловутый «железный занавес» - муж ее был евреем…

Маленькой Надюшке было два годика, когда Лиза получила письмо – из Италии. «От Шурочки, наконец-то!» - думала она, нетерпеливо вскрывая красочный конверт. Но письмо было от дочкиной подруги. Скупо от боли подбирая слова, она сообщала о Шурочкиной нелепой и трагической гибели – дочь забыла надеть очки и в утреннем тумане на незнакомой улице не заметила мчавшейся на нее машины. Похоронили ее в Риме, а с мужем она рассталась почти сразу после отъезда…

Сердце словно стянуло горячим обручем. Лиза, привычно сжав губы, приказала ему утихнуть, но послушное все эти годы сердце не подчинялось. Оно болело, словно хотело выболеть, выплеснуть все, что хранило в себе эти долгие годы – расставания, войну, труд и горечь, страхи, отчаяние, ожидание, надежду и снова боль…
На крик Надюшки прибежал Ваня. Лизу отвезли в больницу, где она пролежала долгих полгода. Когда вернулась, внучка не узнала ее. Лиза приехала домой умирать.

С утра в комнате было непривычно светло – на улице выпал первый снег. Постель сегодня была уютной как никогда, и всё переболевшее, невыплеснутое словно ушло вдаль, отступило на задний план. В соседней комнате Надюшка мурлыкала себе под нос, играя с куклой. Хорошая, спокойная девочка с родными глазами…

Дверь словно скрипнула, и по комнате пронеслась струя удивительно чистого, весеннего воздуха. "Наверное, кто-то вошел в дом", - подумала Лиза и медленно, чтобы не нарушить покоя, повернула голову.
Он стоял у кровати. Молодой, сверкая весело глазами, в том же глаженном ее руками защитном костюме, в котором уходил. Он протягивал к ней руки и улыбался. Он звал ее в объятья…
- Миша! Ты вернулся! Ты нашел меня, родной! – она приподнялась с кровати навстречу любимому и крикнула эти слова, но прозвучал лишь тихий невнятный шепот.
- Мама? Ты что-то сказала? – в комнату вбежал Ваня.

Но Лиза уже ничего не могла сказать. Замерев в последней, смертной неподвижности, она улыбалась, встретив наконец своего Мишу на пороге вечности…