Ко мне подошла мама Сони Беловой, и я заранее поморщился. Сейчас начнется…
Соня - то есть София, на чем настаивала ее мать - закончила седьмой класс и была славной девчушкой, любила болтать с подружками, читать Вознесенскую, не любила в походах мыть посуду, училась в православной гимназии на пятерки, занималась, кроме туризма, гимнастикой, музыкой и, кажется, испанским языком, и ничем не отличалась от сверстников. Зато ее мама, Инна Леонидовна, была кошмаром всей нашей приходской школы православных туристов. Она не работала, воспитывала единственную дочь и гордилась ею до умопомрачения. На всех собраниях сперва приходилось выжидать, пока выскажется она. «Многие дети посещают другие кружки, кроме нашего, поэтому мы стараемся их не перегружать», - вскользь бросал директор клуба, и можно было быть уверенным, что Инна Леонидовна непременно заявит: «Моя Софи-ия изучает иностранный язык, потому что это полезно для будущего, занимается гимнастикой, потому что это развивает гибкость и фигуру, и музыкой, потому что она творческий человек! И еще пишет стихи. Господь создал человека гармоничным, так ведь?». На лицах других родителей выражалась явная растерянность - надо ли им тоже рассказать, чем занимаются их дети, или ведущий говорит не о том? Наконец, как правило, к ней оборачивалась Екатерина Олеговна, мама диакона Димитрия, алтарника Тимофея, Марины, Жени, Леши и Илюши, и говорила: «Инна Леонидовна, дорогая, как же мне нужен ваш совет! Вот думаю, отдать ли мне Лешу в музыкальную школу или нет? Давайте потом выйдем и спокойно поговорим!» После собрания можно было видеть, как Инна Леонидовна с высоты своего опыта поучает Екатерину Олеговну, а та покорно кивает. Зато собрание проходило своим чередом. Однажды Инна Леонидовна попала по ошибке на собрание младшей группы, и мы все вынуждены были узнать, что ее Софи-ия в три года читала, а в семь лет начала изучать древнегреческий язык, чтобы лучше понимать церковнославянский…
При всем при этом, как я сказал, Соня была славной девчушкой, почти не избалованной, капризной не более, чем все девочки в этом возрасте, почти никогда не лезла вперед и никогда не хвасталась. «Человек не сводим к воспитанию», - сказал как-то по этому поводу наш духовник, иеромонах Арсений.
Признаться, я обрадовался, когда узнал, что в Новгород поедет только старшая группа, пятеро подростков от четырнадцати лет. И, видимо, рано обрадовался.
- Моя Софи-ия поедет в Новгород с вами. Ее благословил отец Арсений.
- Поездка не рассчитана…- робко вякнул я.
- Совершенно верно. Поездка не рассчитана на детей двенадцати лет, - сказала она так, как будто я в этом виноват. - Поэтому я поеду с ней. Так благословил меня отец Арсений. Билеты я куплю сама. Будьте любезны, скажите, в каком вагоне вы едете?
Спорить было бесполезно, и я повторил ей то, что сказал на собрании. Встречаемся на Ленинградском вокзале, брать с собой то-то и то-то, в Новгороде пробудем два дня, на третий день планируется поездка в Старую Руссу, мы посетим дом-музей Достоевского… Она с достоинством выслушала и собралась прощаться.
- Скажите, - догадался я спросить, - а что сказал отец Арсений?
- Я спросила его, благословит ли он поехать в Новгород нас с Софией. Он благословил. Сказал, что это будет нам полезно.
Я уже даже не вздыхал.

Ехать в поезде предстояло ночь. Первый день обещал быть сложным - мы прибывали в Новгород в семь утра, а в гостиницу нас заселяли только в десять, и то по особой просьбе. Ребята забились вшестером в один отсек плацкарта и начали болтать. Инна Леонидовна, конечно же, наклеила на себя улыбку «я тут свой парень и всех понимаю» и вклинилась в разговор. Я подумал с досадой, что через полчаса, как обычно, ребятам станет скучно и они уткнутся в книжки, если не в телефоны. Вот я - думалось мне - тоже поболтал бы с ними, но понимаю, что подросткам помешают взрослые!
«Провожающие, покиньте вагон», - громко объявила проводница, и тут к нам ворвался черный вихрь, оказавшийся иеромонахом Арсением.
- Братья и сестры, я решил, что в Москве скучно, а в Новгороде будет весело! Не прогоните? - ребята зашумели в том смысле, что не прогонят. - Ну, спасибо! Как я покупал билет!.. Тыкаю в этот автомат, а он не тыкается и не тыкается! До поезда десять минут, а автомат не тыкается!.. Оказалось, надо было в кассу идти.
Ребята дружно смеялись, а наш поезд медленно отплывал от перрона.
Сразу стало понятно, что утром, пока нас не пустят в гостиницу, мы сходим в Софийский собор - чтобы посмотреть его внимательно и, может быть, помолиться.
- А еще, - добавил отец Арсений, - один мой знакомый капитан может покатать нас по Волхову и Ильменю. - Он внимательно оглядел ребят, и я понял, что сейчас будет сказано нечто важное. - Мы съездим посмотреть храм, до которого иначе, как по Ильменю, не добраться. Он на острове Липня!
Ребята рассмеялись снова.
- Что же это за храм? - спросила Марина, вежливая, как ее мама.
- Храм так и называется - Николы на Липне. Говорят, очень красивый. Он был приписан к монастырю - вот вы смеетесь, поэтому я не скажу, как назывался монастырь. Но до храма было трудно добраться, он и пришел в упадок - еще в девятнадцатом веке. А потом вдруг все поняли, какой он красивый, старинный, стали про него статьи писать, исследовать. Но после революции храм все равно закрыли, а во время войны обстреливали, на этот раз враги. Поэтому он, конечно, плохо сохранился. Говорят, там живет только один смотритель, и все. Вот поглядим...

Утро бодрило. Уставшие с дороги, но вполне веселые ребята стояли в Новгородском кремле и смотрели на Софийский собор, слушая рассказ экскурсовода, которого всемогущий отец Арсений поймал и уговорил провести экскурсию в неурочное время.
- София - Премудрость Божия... на кресте - голубь (мы подняли головы и убедились, что и впрямь на кресте храма есть фигурка голубя)... А теперь войдем в сам храм.
- Моя Софи-ия, - сообщила куда-то в пространство Инна Леонидовна, - крещена, конечно, в память Софии, матери Веры, Надежды и Любви.
Меня резануло это «Любви» вместо «Любови», как будто она перечисляла не имена, а христианские добродетели.
- Да, в честь Премудрости Божией не называют, - задумчиво сказал отец Арсений, и Инна Леонидовна слегка покраснела, хотя и выглядела довольной, как будто отец Арсений выразил ее тайные желания.
На пристани сразу за кремлем нас ждало разочарование. Капитан, с которым договаривался отец Арсений, был в отъезде и собирался вернуться только на следующий день.
- Значит, никакой сегодня Липни, - не потерял оптимизм батюшка. - Пошли по новгородским храмам!

Может быть, эта идея была не самой удачной. После бессонной ночи даже самые заинтересованные ребята - Петя из археологического кружка, Ксения, мечтающая о филологическом факультете, или давний походник Дима - уже почти ничего не слушали. Марина слушала только из вежливости, Соня почти повисла на маме, а Рома все еще злился на запрет брать в поездку гаджеты. В Десятинном монастыре, куда мы рвались всей душой еще в Москве - старинный монастырь, четырнадцатого века! - нас ожидали одни развалины. «Изначальное состояние - это не котлован под фундамент», - прокомментировал Петя. Отец Арсений прочитал табличку у памятного креста, сказал - «А, между прочим, здесь был алтарь... смотрите, вот его руины». И тут хлынул ливень.
- Музей! - закричал Дима, пока мы спешно доставали дождевики. В самом деле, справа был музей с каким-то скучным названием. Скорее туда!
Пока мы толпились у касс, покупая билеты («Да откуда же вы такие мокрые, ребята? А, из Москвы... Обязательно зайдите в этот зал, наша местная художница реконструирует старинные платья!»), Петя и Ксения уже побежали по залам и вернулись к нам с криками: «Там храм! Никола на Липне! С историей и фотографией!»
Мы всей толпой двинулись туда, куда они нас тащили, не заметив, что дама-кассирша тоже встала и пошла за нами.
История была примерно такой, как нам ее и рассказал отец Арсений, но мы залюбовались храмом - белым, каким-то устойчивым, очень красиво вписанным в пейзаж.
- А еще, - загадочно сказала дама, видя наш интерес, - хочу показать вам один документ. Его недавно нашли в архиве и привезли нам копию.
Документ, признаться, не показался важным. Какой-то Александр Артамонович Муравьев в 1879 году завещал «пустошь Липню Косицкого погоста» купцу Александру Александровичу Мохову, а все остальное имущество своей супруге.
- И что? - разочарованно протянул Рома, выразив общее мнение.
- Погодите, - просунул голову Петя, который до этого рассматривал фотографии «Палестинского общества» на стенах. - Значит, эта Липня принадлежала помещику Муравьеву, а перед смертью он завещал ее купцу? Не подарил, не продал, а завещал?
Музейная дама просияла.
- Молодцы, ребята!
Малышка Соня, вывернувшись из-под руки матери, побежала снова в зал с «историей храма» и сообщила:
- А про этот храм как раз тогда начинают писать статьи. Чуточку пораньше.
- Опять молодцы, ребята! - я понял, что она плохо различает подростков, зато, видимо, никогда не перепутает Александра Муравьева с Александром Моховым. - Видите, что получается. Про храм начинают писать статьи. Потом какой-то купец получает эту пустошь по завещанию... А дальше про него ничего неизвестно. Может быть, он знал, что там клад лежит, и хотел его выкопать.
- А почему тогда он его не купил?
- Может, хотел получить бесплатно и уговорил Муравьева завещать ему храм.
- А тогда почему завещать, а не подарить?
Дама улыбнулась.
- Вот, ребята, перед нами маленькая историческая загадка. Они бывают большие, великие, а бывают вот такие - кто такой купец Мохов, почему Муравьев завещал ему храм, а не подарил и не продал?
- «А витязя славное имя до наших времен не дошло… Кто был он? венцами какими свое он украсил чело?» - проговорила задумчиво Ксения.

Во время обеда в кафе ребята сидели непривычно задумчивые, и даже отец Арсений не развеселил их, сообщив, что храм Николы на Липне был приписан к Сковородскому монастырю. Усмехнулись - и замолчали. Девочки смотрели на улицу так, как будто надеялись увидеть там купца Мохова - вот он сейчас подъедет на извозчике, войдет в трактир...
- Этот купец был меценат, - вдруг сказала Инна Леонидовна. - И покровительствовал обществу изучения старинных храмов. Уговорил помещика завещать ему храм... нет, не получается. Меценат бы выкупил пустошь.
Все стали предлагать свои решения, в каждом находилась несостыковка. В конце концов Петя подвел итог спора:
- Наверное, мы чего-то не знаем!

После обеда поехали в «Витославлицы». От словосочетания «музей деревянного зодчества» сводило скулы, но мы в таких музеях уже бывали не раз. Из «крестьянской избы д. Медведь Новгородской губернии, нач. 1880-х гг.» к нам вышла крестьянка в расшитом кокошнике и сообщила, что ее-де золовка уехала на базар, а дочка пошла хороводы водить, а она-де тут по хозяйству, так что «заходите, гости дорогие!» Изба была чистой, над потолком развешен лук, на столе, накрытом домотканой скатертью, лежали яблоки. Хорек, пожаловалась хозяйка, кур таскает, вот беда-то, а коровушка такое хорошее молоко дает, что они думают еще одну прикупить... И казалось, крестьянка настоящая, а коровушка и впрямь в хлеву стоит.
Мы вышли на улицу, и по одна из девочек задумчиво сказала:
- Мне все время хотелось спросить, не знает ли она купца Мохова...
- И мне! - хором сказали все остальные, включая Инну Леонидовну. Отец Арсений радостно заулыбался:
- Вот приплывем завтра к храму, отслужим там панихиду по рабу Божию Александру. Может, Господь нам и откроет, кто это такой и почему ему завещали храм...

На следующий день нас ждало новое разочарование. Ночью прошла гроза, с утра все еще было ветрено, и капитан наотрез отказался выходить в Ильмень. «По Волхову покатаю, а в Ильмень выходить - опасно, ребята. Завтра пойдем».
Я решил, что сегодня съездим в Старую Руссу, но дети все равно кисли. Мои «и мы увидим дом, в котором жил Федор Михайлович Достоевский!» энтузиазма не вызвали ни у кого, на «чудотворную Старорусскую икону» оживился отец Арсений и Марина, причем последняя явно из вежливости. В автобусе ребята, правда, восторгались волнами на Ильмене, мимо которого мы проезжали, и надеялись завтра познакомиться с ним поближе, на что разумный Дима заметил, что сегодня у нас был шанс познакомиться с озером слишком близко и никто бы тому не порадовался.
В доме-музее Достоевского, кажется, ребят заинтересовало только одно - как «они там в девятнадцатом веке» жили без отдельных комнат? Коридор соединял все комнаты, по кругу можно было пройти от передней до детской, минуя гостиную, кабинет, столовую и даже спальню.
- То есть вот совсем нельзя было уединиться, закрыть за собой дверь и попросить, чтобы тебя не трогали?! - ужаснулась Соня в детской, а я порадовался, что Инна Леонидовна в это время остановилась в кабинете и изучала книжные полки.
- Посмотри, Софи-ия, - позвала она девочку через две комнаты, - какая серьезная литература у великого писателя! Гете, Шекспир...
- А «Гарри Поттер» стоял в детской, - пробормотал я.
Зато в Георгиевской церкви, после того, как мы отслужили молебен перед Старорусской иконой Божией матери, нас ожидал приятный сюрприз. К отцу Арсению подошла под благословение приятная дама, представилась директором дома-музея Достоевского и пригласила всех зайти в здание музея - попить чаю и отдохнуть.
- Попробуйте наши старорусские пирожки! Давайте, помогайте, расставляйте чашки, и не стесняйтесь - чай у маменьки росли!
Инна Леонидовна спросила с интересом, что значит это выражение.
- А это наше местное! У маменьки росли, значит, любят их и балуют, не должны они стесняться. Народная мудрость, никакого психолога не надо.
Инна Леонидовна заметно задумалась.
Разговорились об истории города. Татьяна Павловна упомянула об отце Иоанне Румянцеве, который служил в Георгиевской церкви в девятнадцатом веке и дружил с Достоевским.
- И бумаги после него остались. Жаль, о Федоре Михайловиче мало. Зато вот недавно наши молодые сотрудники расшифровали тетрадку с историей о Липенском батюшке. Николу на Липне знаете?
Отчетливое чувство - так не бывает. Судя по лицам ребят, у них было такое же ощущение.
- И что же за Липенский батюшка? - первым заговорил отец Арсений, кажется, совсем не удивленный.
- Был такой подвижник благочестия, - нарочито медленно сказала Татьяна Павловна, явно наслаждаясь вниманием. - Жил на Липне, когда уж и служб не было. Один на острове, сам в колокол звонил, сам читал все, сам пел... Сын у него был единственный, но бросил семинарию и ушел, как сейчас говорят, в бизнес. Купцом стал. Случалось и тогда такое... А батюшка все его и отмаливал - как овдовел, принял монашество, и остался при храме. Хотели храм тот совсем закрыть, а его переселить в монастырь, но вот заступилась за него помещица Муравьева, тоже наша новгородская... Да вот я вам в компьютере текст открою, читайте.
Девять человек, сталкиваясь лбами, бросились к компьютеру, стоящему в углу.

***
«Сколь богата земля наша святыми! Иные имена известны, а об иных знает лишь Бог. Ныне навещал наш град Муравьев, почтенный старик, председатель новгородской казенной палаты, и посетил мой скромный приют, поведав одну историю.
Был он тогда отроком и жил с матерью, р.б. Верой Алексеевной, в поместье Теребово, которое ныне продали они родственникам за долги. И вот летом явился к ним некий священник, худой, бледный и в заплатанной рясе, и бросился перед Верой Алексеевной на колени. «Батюшка, - сказала она, - не подобает служителю Христа вставать на колени перед мирянкой, а ежели у вас горе, то помогу вам чем могу. Не умер ли кто?» Зарыдал он и сказал, что некому у него умирать - родителей давно схоронил, и жену, и троих малых деток, а за четвертого сына поныне молит Бога, ибо тот ушел на страну далече и предпочел приобретать себе друзей богатством неправедным. А ныне, сказал старец, и его самого гонят из храма. А он давно уж дал обет Господу нашему - служить там каждый день службу, и похоронить там себя завещал, потому что уж скоро его призовет Господь. Вера Алексеевна, как говорил Александр Артамонович, сама рыдала при виде слез гонимого батюшки, и попросила его явиться через две недели. На следующий же день она, хотя и будучи слабого здоровья, отбыла в стольный град Санкт-Петербург, и вернулась оттуда дней через десять, приметно успокоенная. Когда же явился священник тот вновь, сказала она: «Не бойтесь отныне ничего. Сам князь Голицын, бывший некогда обер-прокурором Синода, будет вашим заступником, и никто не потревожит вас в вашем уединении». Хотел было батюшка броситься перед ней вновь на колени, а она сама поднялась с кресла, упала перед ним и сказала, рыдая: «Молитесь за моего супруга, ибо и он пребывает на стране далече не по своей воле, и об упокоении детей моих Никиты и Льва отроков». Александр Артамонович подбежал к матери, дабы поднять ее с колен, и только она хотела представить его старцу, как тот сказал: «А сын твой Александр здоров будет. Моего-то блудного сына тоже Александром зовут. Ты, Сашенька, сынок, навещай меня в моей худости. Пока жив - приму тебя, ты ж мой помещик, так им и оставайся до смерти. Могилка моя на твоей земле будет, береги ее, молись там. А я уж, если Бог грехам помилует, про тебя вспомню». Та пустошь, где стоит храм, именуется Липном, храм же Николая Чудотворца, священника звали Александром тож, а уж фамилию-то я, многогрешный, запамятовал - Мухин, кажется».

- Вот, ребята, видите - помолились, и Господь нам все открыл... - сказал непривычно тихий отец Арсений. Все снова замолчали.
- Значит, - прервал общее молчание Петя, - этот купец Мохов - сын того священника? Который ушел на страну далече?
- Нет, ребята, милые, не получается так, - сказала Татьяна Павловна после того, как ее спешно ввели в курс дела. Александр, когда священник к ним приходит - отрок. А он, это уж я посмотрела, ровесник Федора Михайловича, в двадцать первом году родился. Значит, когда отец Александр является к ним в поместье, идут тридцатые годы девятнадцатого века, и сын того священника уже взрослый. А завещание, говорите, конца семидесятых, и Муравьев ожидает, что купец его переживет.
- Внук, - поспешно сказала Инна Леонидовна. - Тоже Александр. Может, отец перед смертью его просил ухаживать за могилой...
- А Муравьев не хотел продавать или отдавать эту пустошь, потому что батюшка ему сказал - «могилка на твоей земле будет»! Поэтому - завещал! - Ребята зашумели уже все сразу, нестройным хором.
Обменявшись телефонами и электронными адресами, мы покинули гостеприимное помещение, в рамках программы путешествия дошли до ближайшего храма - красивейший Вознесенский собор на излучине реки Полисть, в иное время мы бы глаз с него не сводили! - уселись там на ступеньках лестницы, ведущей к реке, и отец Арсений стал подводить итоги.
- Так. Мы узнали - что был такой священник Александр Мохов, его сын ушел в купеческое сословие, а сам священник остался служить при храме. Потом, очевидно, храм за крайней бедностью приписали к монастырю. Священник, как вдовец, принял монашество, но желал остаться в своем храме. Отец игумен, должно быть, был против. Священник обратился к своей помещице, и та вымолила для него разрешение оставаться в храме. Про того Голицына, бывшего обер-прокурора, я слышал нечто подобное - он и кому-то из оптинских старцев помогал. Сын помещицы, будущий председатель новгородской казенной палаты, решил выполнить просьбу священника и ухаживал за его могилой, не желая расставаться. Затем, должно быть - вот тут мы не знаем наверняка - внук того священника явился к нему с просьбой продать или подарить ему ту пустошь, но Муравьев отказался, обещав только после смерти отдать. Завтра поедем, послужим панихиду по иеромонаху Александру... да и по рабам Божиим Александру, Вере и прочим.
- Батюшка, - ахнула Ксения, - а что же значит, что муж этой помещицы был на стране далече не по своей воле? Мы забыли спросить.
- Погоди, - сказал Рома, который до этого особенно не проявлял себя. - Вот, говорили, Рома на интернет подсел, говорили, гаджеты брать не надо... сейчас все узнаем. Честное слово, - сказал он, глянув на меня исподлобья и сунув мне под нос планшет, - в первый раз за поездку включаю! Смотрите, зарядка вся целая. Минутку... Александр Артамонович Муравьев? Пожалуйста. Артамон Муравьев, декабрист. Был сослан в Сибирь, умер на поселении в 1845 году... Подходит?

- И сотвори им ве-ечную па-амять! - звучало над островом-пустошью.
- И память их в род и род, - отвечали мы все на возглас священника. Странно, я никогда прежде не задумывался о словах заупокойной молитвы - а ведь недаром в ней говорится о памяти.
- У Бога все живы, братья и сестры, - сказал вместо проповеди батюшка. - И священник тот, конечно, знает, что сын хотел с ним примириться. И прочие все, милостью Божией, все уже поняли... и вечная им память.

***

- Георгий Михайлович! - окликнула меня Инна Леонидовна во дворе храма. Сперва я не узнал ее - вроде бы одета как обычно, и шарфик тот же на голову наброшен - но нет, совсем другая. Взгляд изменился, словно пропало постоянное напряжение и готовность доказывать всему миру, что ее дочь лучше всех. - Спасибо вам за ту поездку! Соня даже стихи пыталась написать, если сможет - отдаст вам для отчета о путешествии.
Соня вместо Софии?
- А я, - улыбаясь, продолжила Инна Леонидовна, - тоже задумалась. Где-то и когда-то тоже люди жили, теперь мы и забыли про них... Нехорошо, верно ведь? Знаете, когда я закончила школу, то собиралась пойти на исторический. Мама с папой отговорили, мол, денег никогда не будет. Ну, я не ропщу на них, получилось к лучшему - Сергей тоже на экономическом учился, только на два курса старше. А вот теперь я думаю - Соня подросла, у меня времени больше стало. Поступила пока на подготовительные курсы в Свято-Тихоновский. Бог даст, получу второе образование. Пусть все эти люди оживут в нашей памяти - верно?